Глава 3. Как Белорецкая земля под ногами самозванца горела

06 июня 2020 01:43

176

0

Книги о Белорецке и р-не Белорецк - страницы истории

Главный редактор

КАК БЕЛОРЕЦКАЯ ЗЕМЛЯ

ПОД НОГАМИ САМОЗВАНЦА ГОРЕЛА

   Весной 1773 года по всей Руси-матушке поползли упорные слухи о появлении на Южном Урале царя Петра III, якобы каким-то чудом спасшегося от своей жены в тот роковой для него день года 1761.

***

... Как-то незаметно за делами пролетело лето. И вот уже деревья покрываются багрянцем, под ногами спешащих прохожих и проез­жавших экипажей шуршат опавшие листья.

   В города из деревень на ярмарки съезжается веселый, разбитной народ. В столицах и больших городах все чаще можно видеть экипа­жи, спешащие то в театр, то к кому-нибудь в гости...

   В один из таких дней к петербургскому особняку с чугунной огра­дой и белыми столбами подкатила карета в вороной запряжке. Сред­них лет плотный господин и изящная барышня вышли из кареты и направились к дому. Пройдя в сени, а затем в комнаты они подошли к хозяину особняка. Мужчина поздоровался с хозяином, а молодень­кая спутница, его старшенькая дочка, сделала книксен и, насмешли­во поджав губки, убежала на женскую половину. Хозяин и гость усе­лись. Хозяином был Иван Борисович Твердышев, а его гостем - ком­паньон и земляк, да к тому же и зять Иван Семенович Мясников. Дочь его звали Дарья Ивановна. В этот раз разговор шел о заводских делах, о свадьбах четырех дочерей Ивана Мясникова. Твердышев тя­жело вздыхал. Он был бездетным, как и его братья: Яков и рано умер­ший Петр. А за этими четырьмя девицами, бывшими в то время бога­тыми наследницами, усердно ухаживали гвардейские офицеры и при­дворные щеголи с отащавшими карманами, мечтавшие позолотить свои гербы богатым приданым и предлагавшие свое благородное про­исхождение в обмен на толстые кошельки. Твердышев еще раз глубо­ко вздохнул, посмотрел на своего собеседника.

• Ну что, Иван Семенович, когда свадьбы начнем?
• Начать-то недолго, - тихо произнес Мясников. - Да все как-то не охотится! И дочерей отдать, имения в придачу, а что мы-то с тобой, Иван делать-то будем? На печи сидеть, аль в приказчиках у зятьев ходить?

Невеселым взглядом посмотрел на своего зятя Иван Борисович:

• Ох-ох-хо! Сколько мы с тобой трудились, сколько добра нажили, а как умрем - и имени-то нашего никто не вспомнит. Плохо брат, без сыновей-то. Умер брат, младшенький, вся надежда на него была, да и мы с тобой не вечны! Поди, как промотают женихи-то наши именья, да и заводы в разор пустят. А впрочем, давай-ка потолкуем об этом чуть опосля. С чем приехал-то зятек дорогой?
• Привез я тебе письмо от нашего белорецкого управителя. Вместе обдумать да обсудить надо.

Мясников вынул кусок толстой синей бумаги, развернул его и на­чал читать.

   «Один расковочный молот остановлен, чинить будем его, а запас­ный заместо того действительно в ход пущен. На плотином мосту пол перестелили новыми досками. Амбар для чугуна новый поставлен, а то в старом месте не хватало. Крышу в хлебном амбаре новую поста­вил, а в соляном амбаре подновил крышу-же.

   Мастеровой Анисим Семавин забыл божеские заповеди и хотел украсть узду из конюшни, да сторожа изловили. Того Семавина вче­ра розгами наказали.

   При сем на Ваше милостивое разрешение реестр крестьянам да мастеровым, кои в брак вступить желают с девками, в оном реестре- же сказанными.

   А еще просим милостивое разрешение крестьянина Степана Козло­ва, да мастерового Евдокимку Шишова, да крестьянского сына Федьку Копьева за пьянство и буйство, и озорство, кои в кабаке драку учини­ли, а Федька, паршивец, старосту ругал непотребно, а Евдокимка бес­палый про Вашу милость предерзостно брехал, что-же будет царское веление и указано де будет сколь им твою милость работать и сколь дней они вольны на себя потребить, а Степан Козлов, рябой черт, бол­тал что-Бог де всех одинаково создал, а за что господа своих люди­шек истязают работой, да битьем нещадным и за все предерзости про­сим тех смутьянов в рекрута представить, а кого из них яко непригод­ных не возьмут, то с завода на поселение выслать.

  Такоже доношу Вам милостивцам, что Храм Божий в нашем заво­де в великую ветхость пришел, того ради священник просил Вам о том доложить, не будет-ли от главной конторы денежного вспомоще­ствования.

   Высокопочтимые благодетели! В заключение сей рапортички моей сообщаю Вам вести необычные и простому уму даже непостижимые. Верхнеяицкий крепости комендант господин полковник Ступишин присылал казака с заказом на завод и с тем заказом писал, что на Яике объявился мятежник - самозванец, предерзостно принявший имя покойного императора Петра Федоровича. А сам оный мятежник, быв­ший колодник из Казанской тюрьмы, бежавший донской казак Еме­льян Пугачев. Казаки и мужики заводские и помещичьи, дворцовые и монастырские и указы рассылаются, а в них велит барщины не отбы­вать, ни рекрутских поборов, податей не платить, всех крестьян осво­бождает, а дворян и помещиков ловить, казнить и вешать велит. А как известно, чернь всегда недовольна, то всегда против боярина идти готова, как бы он добр и справедлив не был. И мнится мне, что народ наш заводской уже знал об этом и никак иначе, через тех самых Сте­пана Козлова да Федьку Копьева, кои за солью ездили, а теперь пре­дерзости набрались, а за ними и прочие смутно себя держат, кучками собираются и меж собою совещаются. Что дале будет - неведомо, а для бережения пришлите благодетели, ружей да свинцу, а пушек и пороху у нас в достатке...»

Иван Семенович, кончив чтение, вытер платком вспотевшее лицо. Оба молчали. Мясников, не выдержав, заговорил первым:

• Надо будет, Иван Борисович, отписать Янову, чтобы в пристойных и опасных местах заставы имел, чтобы проезжающих всех задержи­вал и опрашивал. Да караулы-бы по всей ограде заводской усилил- бы, да пушки заранее приготовил. У них только одна у ворот и стоит. А прочие даже без лафет лежат. Ядры и бомбы пусть отливают без указа нашего в запас, сколь придется.

Вздохнул Иван Борисович. Встал, прошелся по половицам. Огля­нулся. Увидев икону, размашисто перекрестился и произнес:

• Да, дела, плохи нынче дела! Недаром фельдъегерь прибыл к го­сударыне нашей Екатерине, донесение привез от губернатора Орен­бургского и Казанского, а за ними прибыли донесения от Симбирско­го и Астраханского губернатора и все о самозванце. Чуму только что пережили. Чернь недовольна, а войска, почитай, все под Турцией да в Польше! А тут еще тень покойника из гроба воскресла...
• А как думаешь, Иван Борисович, отразят ли мятежники крепости, что по линии стоят?
• Эх, Иван Семенович! Да ведь эти крепости хуже нашего Белорец­кого завода! Обнесут деревушку не то что бревенчатым палисадни­ком, и сидят в такой крепости рота инвалидов да полсотни казаков. А офицеры? Кому в такую глушь охота ехать? Выслужившиеся сержан­ты да провинившиеся офицеры из городских гарнизонов. Да все бед­нота, живут кое-как, а кто семейный, тот всем потихоньку занимается: и торговлей, и портняжным, и всяким другим делом. Об офицерской чести только понаслышке знают. Казаки правительством недовольны, готовы хоть сейчас изменить, а инвалиды... Плохие с них вояки. Все это только против киргиз и годится.

   Не успел произнести эти слова Твердышев, как в комнату вошел статный красавец, одетый в богато отделанный мундир кавалерийско­го корпуса. Это был один из поклонников и кавалеров свиты Дарьи Ивановны Мясниковой - гвардии сержант Александр Ильич Пашков. Представитель богатого и влиятельного при царском дворе старинно­го дворянского рода. Александр Ильич выгодно отличался от прочих женихов, но главным образом не только внешностью и своим поло­жением, но главным образом, тем, что, при своем богатстве не столь интересовался приданым, сколько самой хорошенькой «асессоршей» - Дарьей Ивановной.

   И Твердышев, и Мясников встали со своих мест и двинулись на­встречу молодому человеку, весьма любезно поприветствовав его, они усадили Александра Ильича рядом с собой. И хотя Пашкову очень хотелось попасть туда, откуда долетал временами звонкий девичий смех, но ему пришлось удержать себя и рассказать двум старикам как прошло венчание наследника (Павла Петровича), какой был бал во дворце. Как на балу императрица, получив известие о самозванце 11угачеве, так расстроилась, что тем самым и расстроила все веселье. Рассказал, что самозванец вешает помещиков, офицеров, не дает спус­ку ни чиновникам, ни купцам, а их жен обращает в стряпух, и что ему охотно присягают везде, где бы он ни появлялся. Но скоро все встанет на свои места, ведь императрица послала войска под командованием Карра и Фреймана против самозванца.

   Рассказывая все это, будущий хозяин Белорецкого завода занимался )тделкой своих изящных ногтей. Ах, эта молодость, эта беспечность, отсутствие всякой нужды и заботы - все это сквозило во всех мане­рах молодого сержанта гвардии.

   Собеседники же его, наоборот, слушали молча, и видно было, что оба они далеко не разделяют легкое настроение их гостя и не совсем уверены в том, в чем он так легкомысленно уверен...

***

... Собирались по вечерам работные люди Авзянских заводов да обсуждали дела-то российские. А ведь и сами были не промах побун- товать. В крови у них это было. Да и как им не бунтовать, если от рывали их от насиженных мест и гнали за 600 верст «киселя хле­бать». Три раза в год должны они были отрабатывать на хозяйских заводах: с 25 марта по 1-е мая, потом отдых 25 дней; затем снова с 25-го мая по 25-е июля заводская работа, потом возвращались домой на покос и уборку хлебов. И, наконец, после уборочной еще раз с 15 сентября по ноябрь отрабатывали на заводе.

   И не раз работные люди были биты за свое неподчинение. Кого отсылали на каторгу, кого отдавали в рекруты, а кому плетей пятьде­сят, а на завтра с утра вновь на свое рабочее место. Жили-то впрого­лодь. Не жили, а существовали. Глядишь, был человек-то здоров, а с месяц пройдет, выроют могилу, да и закопают. Лежи себе спокой­ненько, отдыхай после дел-то праведных.

... А народная молва все упорнее разносила слух о появлении но­вого царя, который-де жалует свободу, землю, вешает дворян да куп­цов и дает вольную крепостным. Гуляй - не хочу.

   Вскоре эти слухи докатились и до Авзянских заводов. Да и не только слухи. Уже 22 октября 1773 года с именным указом к «... приказчи­кам Авзяно-Петровского завода М О. Копылову (Осипову), Д. Федо­рову и заводским крестьянам о пожаловании их за верную службу вечной волей, землей со всеми угодьями и свободой вероисповедо- вания» от Е. Пугачева (Петра III) на завод прибыл с небольшим отря­дом пугачевский полковник А.Т. Соколов-Хлопуша.

   Собрался народ возле заводской управы. Слушал он затаив дыха­ние сей именной указ от самого «новоявленного царя-батюшки»...

Зашумела толпа, заволновалась.

• Люди, не верьте им, - кричали мастеровые. - Мы уж раз присяг­нули служить вере и правде царице нашей Екатерине.
• Схватить смутьянов, - крикнул Хлопуша. - Кончайте их!

   В тот же миг была сооружена виселица, и не прошло и часа, как шестеро из смутьянов были казнены, остальных связали и заперли в сарай.

   Народ расходился по домам, обсуждая сей указ. И уже к вечеру потянулись первые добровольцы записываться в войско Пугачева. Но не все. Некоторые, собрав свои пожитки, уходили обратно к себе до­мой.

   А сам Хлопуша «... при отъезде с завода взял с собой до 500 кре­стьян, пушки с боеприпасами, до 12 тыс. рублей, а также арестован­ных приказчиков и конторщика, из числа которых Копылов, Федоров и Набатов были казнены в Бердской слободе под Оренбургом. Завод­ским крестьянам были розданы заработанные ими деньги, а из казен­ного скота выдано каждому по барану. В соответствии с указом на заводе было налажено произодство артиллерийских бомб».

   На подавление бунта был послан карательный отряд подпоручика Е. Козловского, который, прибыв на место, собрал оставшийся народ и стал приводить их к присяге.

   Мужики, подняв кверху корявые персты, монотонным голосом произносили слова присяги:

   «Обязуюсь не верить обнадеживанию и воровскому ласкательству, каковые самозванец выражает в своем присланном воровском указе, а где той партии кто окажется, - иметь и представлять для учинения с ними по законам в Верхояицкую крепость за надлежащим караулом...».

   Успокоились мужики. Но опять ненадолго. Уже весной 1774 года Емельян Пугачев появился в нашем крае. А его посланцы рыскали по всем заводам и селениям по формированию нового повстанческого войска. В этой связи мы приводим интересный документ-показания крестьянина Авзяно-Петровского завода В.О. Шишкина, данные им в Габынской комендантской канцелярии 9 апреля сего 1774 года. «Был он (Шишкин. - А.Т.) на том Авзяно-Петровском заводе 6 числа сего месяца, подлинно видел наряд того завода крестьянам, чинимой по повелению, присланному чрез нарочного с Вознесенскаго завода ж ог находящегвся на оном самого злодея, з Дону беглаго казака Еме­льяна Пугачева. И слышал де он, Шишкин, от авзянских крестьян, что от них к командировке набраться может до двухсот человек, которые уповаю, неотменно 7 числа апреля, то есть, в понедельник к нему, з лодею, в Вознесенский завод и отправлены. А за таковою ж командою требуемую тем злодеем к себе ж на Вознесенский чрез Авзянс- кий и на Белорецкий завод, тот нарочный того ж числа проехал».

   Вскоре и «... сам злодей и самозванец Пугачев во время вешней распутицы и разлития воды, находясь сперва на Кананикольском Мо­солова заводе, потом на Авзяно-Петровских, Демидовских заводах по нескольку дней, а оттуда пробрался на Белорецкий Твердышева завод, не только тамошних крестьян принудил быть в своем согласии и оные заводы опустошил, но и всю Башкирию наипаче живущих около Верхнеяицкой пристани к стороне Исецкой провинции возму­тил так, что весь сей народ стал быть его сообщником и государ­ственными злодеями».

   Прибыв на Белорецкий завод, Пугачев развернул активную деятель­ность. Именно отсюда шли его указы на Авзянские и Воскресенские заводы об ускорении изготовления пушек и ядер. Именно сюда по личному вызову Емельяна Ивановича спешил Матвеев с белоречана- ми в составе Авзянского полка. Черные, нехорошие думы преследо­вали его на этом пути: «Были господа злодеи, за людей нас не счита­ли, так пусть честно судят и казнят, а не так просто, точно, щенят давить всех, и жен, и детей... Опять же с бабами не годится так, хоть бы и царю. Ну ладно, опостылела ему его жена, идет на нее войной, так взял себе по сердцу б хоть и из простого звания, на то его царская воля, с нею повенчался, ее поминают благоверной государыней Усти­ньей Федоровной. А вот где попадется-приглянется красивая моло­душка, ту к себе в стряпухи берет... Был в Авзяне - Фаина Фоминиш- на приглянулась, так и увез с собой... Дело наше великое, много еще трудов принять придется, а тут срам и соблазн... Опять же вино рекою льется...» Узнай о них «царь-батюшка», ох, и не сдобровать славному сотнику. Но спешил сотник со своим отрядом к Емельяну Ивановичу, чтобы продолжить начатое им дело.

   Недолго пробыл Емельян Пугачев на Белорецком заводе. Уже в начале мая собранный им отряд в количестве пяти тысяч человек ушел к станице Магнитной.

«22 мая 1774 года, выполняя волю Петра III (Пугачева), Белорец­кий завод сжигают. Сжигается и заводской поселок, и деревня Ук- шук. Все крепостные - работные люди с семьями и своими пожитка­ми, конным обозом уходят в Магнитную крепость к Пугачеву. В это же время в течение нескольких дней сжигаются дотла оба Авзяно- Петровских завода и только что построенный Е. Демидовым Кухтур- ский чугуно-плавильный завод из двух доменных печей.

   Бежавшие с Белорецкого завода крепостные рабочие дальше Маг­нитной крепости выбраться не могли. Здесь они были схвачены пере­довыми частями карательной царской армии. В донесении генерала Станиславского сообщается: «В Магнитной крепости было захвачено 122 крестьянина Белорецкого завода, при них 600 человек жен и де­тей. Все они отправлены в Верхне-Яицкую крепость, где им обрили головы и бороды, и всех угнали в деревню Арскую. Всех поселили в дома местных жителей, без права покидать деревню далее одной вер­сты».

   Беженцы Белорецкого завода оказались в тяжелейшем положении. Полностью разоренные, без крова, без средств к существованию, убитые горем и к тому же многие израненные, они оказались просто брошенными на произвол судьбы. Но это еще не было концом их му­чений. Не прошло и двух недель, как деревня Арская подверглась внезапному нападению башкирского отряда, не ушедшего с пугачев­цами под Златоуст. Часть отрядов башкирской бедноты осталась в горах по соседству со своими аулами. В середине июня один из таких отря­дов и напал на деревню Арскую. Многих порубили, деревня была сожжена до последнего дома. Все лето население скрывалось в лесу, кто где мог. К осени стали выходить на свои пожарища при Белорец­ком заводе. Кое-кто нашел приют в деревне Березовке и в соседних башкирских аулах». (4).

***

   Дорого же обошелся компании Твердышева этот бунт. Сам глава, Иван Борисович, не выдержав потрясение, умерает в конце 1773 года. Пройдет небольше года, и в Москве на Болотной площади, в январе 1775 года, будет казнен и сам главный виновник разорения компании Емелька Пугачев.

Белорецк: Страницы истории. авт. Андрей Ткачев 2003 г.