Личный кабинетЛичный кабинет

12+
...
-2 oCпасмурно

29 марта

14:00
.
Температура: -2 ... -1°C
Ветер северный, 4.04 м/с
17:00
.
Температура: -2 ... -1°C
Ветер северный, 4.6 м/с
20:00
.
Температура: -5 ... -5°C
Ветер северо-западный, 1.62 м/с
23:00
.
Температура: -7 ... -7°C
Ветер западный, 1.55 м/с

30 марта

02:00
.
Температура: -8 ... -8°C
Ветер западный, 1.58 м/с
05:00
.
Температура: -8 ... -8°C
Ветер западный, 1.44 м/с
08:00
.
Температура: -6 ... -6°C
Ветер западный, 1.62 м/с
11:00
.
Температура: 1 ... 1°C
Ветер западный, 2.56 м/с
14:00
.
Температура: 4 ... 4°C
Ветер западный, 4.79 м/с
17:00
.
Температура: 3 ... 3°C
Ветер западный, 5.01 м/с
20:00
.
Температура: -0 ... -0°C
Ветер западный, 3.14 м/с
23:00
.
Температура: -0 ... -0°C
Ветер западный, 3.22 м/с

31 марта

02:00
.
Температура: -1 ... -1°C
Ветер западный, 2.54 м/с
05:00
.
Температура: -2 ... -2°C
Ветер западный, 2.39 м/с
08:00
.
Температура: 0 ... 0°C
Ветер южный, 3.98 м/с
11:00
.
Температура: 1 ... 1°C
Ветер южный, 4.67 м/с
14:00
.
Температура: 2 ... 2°C
Ветер южный, 4.57 м/с
17:00
.
Температура: 1 ... 1°C
Ветер южный, 5.29 м/с
20:00
.
Температура: 1 ... 1°C
Ветер южный, 4.84 м/с
23:00
.
Температура: 3 ... 3°C
Ветер западный, 6.58 м/с

01 апреля

02:00
.
Температура: 3 ... 3°C
Ветер западный, 6.84 м/с
05:00
.
Температура: 3 ... 3°C
Ветер западный, 5.29 м/с
08:00
.
Температура: 3 ... 3°C
Ветер западный, 4.44 м/с
11:00
.
Температура: 3 ... 3°C
Ветер западный, 5.53 м/с
14:00
.
Температура: 4 ... 4°C
Ветер западный, 6.46 м/с
17:00
.
Температура: 3 ... 3°C
Ветер западный, 5.41 м/с
20:00
.
Температура: 3 ... 3°C
Ветер западный, 4.71 м/с
23:00
.
Температура: -0 ... -0°C
Ветер западный, 1.98 м/с

02 апреля

02:00
.
Температура: -2 ... -2°C
Ветер северо-западный, 1.16 м/с
05:00
.
Температура: -2 ... -2°C
Ветер западный, 0.84 м/с
08:00
.
Температура: 0 ... 0°C
Ветер западный, 1.45 м/с
11:00
.
Температура: 4 ... 4°C
Ветер южный, 1.63 м/с
14:00
.
Температура: 7 ... 7°C
Ветер западный, 1.71 м/с
17:00
.
Температура: 8 ... 8°C
Ветер западный, 2.37 м/с
20:00
.
Температура: 3 ... 3°C
Ветер южный, 1.51 м/с
23:00
.
Температура: 2 ... 2°C
Ветер западный, 1.43 м/с

03 апреля

02:00
.
Температура: 2 ... 2°C
Ветер западный, 1.99 м/с
05:00
.
Температура: 1 ... 1°C
Ветер западный, 1.84 м/с
08:00
.
Температура: 2 ... 2°C
Ветер западный, 1.77 м/с
11:00
.
Температура: 9 ... 9°C
Ветер западный, 3.18 м/с
юань -0.05 cny доллар -0.33 usd евро -0.56 euro
wishlist 0 Список избранного
Добро пожаловать. Сайт в процессе доработки и наполнения. Возможны сбои в работе и слегка кривой дизайн. Приносим извинения за неудобства. Мы все поправим.
Белорецк

редакция

8-906-104-24-99

техническая поддержка

8-906-370-40-70

Часть 1. Глава 6. Завод

date 30 января 2022 04:27
Просмотров 113
Отзывов 0
user
Часть 1. Глава 6. Завод

Книга: Могусюмка и Гурьяныч - Часть 1. Завод. Глава 6. Завод

   «Верховой» Максим Карпыч Оголихин — могучий, туч­ный мужик с багровой, гладко выбритой физиономией и с короткими черными усами — затосковал. Оголихин управлял всеми работами, был строг и требователен, умело следил за порядком и знал дело до мелочей. Недаром говорили, что завод у него в кулаке. Он сам мастер на все руки, тяжелым трудом вышел в люди, с детства бывал бит жестоко и теперь сам никому не давал пощады. Он знал, что может сделать на заводе все, что захочет, лишь бы только захотеть.

   Но иногда на него нападала тоска, и тогда он напивался. Правда, он знал, что если и накуролесит, изломает что-ни­будь, изобьет кого-нибудь, то все равно сладит со всеми про­рехами, все исправит, когда будет трезв и когда сгинет ску­ка. Напиваясь, он приходил на завод и начинал придирать­ся. И тем страшнее были придирки, чем пьяней был Ого­лихин.

   На этот раз отправился он в кладовую к магазинеру.

   Оголихин залез в кладовую, как в медвежью берлогу, на­клонив голову и зорко всматриваясь, словно ловил врага или зверя. Без лишних слов он приступил к делу, и вскоре послышался шум, бранные слова, крик кладовщика, и к складу сбежался народ.

   Весть о том, что «верховой» бушует, быстро пронеслась по заводу. Даже явились рабочие от ворот, около которых били обожженную руду молотками и накидывали ее в те­лежки вместе с древесным углем и известняком, а потом по широкому помосту везли на плавильные печи. Только «за­сыпки» — «верхние» рабочие, валившие с помоста руду в пе­чи, хотя и слыхали о событиях, но работу не оставляли, так как печь требует своего беспрерывно.

   Из-за притворенной двери слышались отчаянные крики кладовщика.

   Так называли в те времена заведующего складом.

   Оттуда выскочил мальчишка.

   — Крестного-то моего Максим Карпыч обижает,— запла­кал он.

   — За что?— спрашивали рабочие.

   — Да, видишь ли, велел нам вчера на помочь выходить, возить ему бревна, а крестный не пошел. Послал соседа. Максим-то сегодня и осерчал.

   — С похмелья бушует,— говорили рабочие.

   — Какой с похмелья! Он только сегодня начал...

   За дверыо стихли. Магазинера не любили. Человек это был продувной. Магазинер сам «выходил в люди», построил новый хороший дом, разжившись с краденого. Но дикая драка, как всегда, удручала. Ничего хорошего не было, что «верховой» опять распоясался.

   Вдруг дверь скрипнула и потихоньку отворилась, из нее вышел,— вернее, вылез — сам Максим Карпыч. Он встал пе­ред толпой, обвел всех мутным взором, криво усмехнулся и спросил:

   — Что скопились, мужики? Разве солнце село? Работа закончилась?

   Он часто сопел, его рыжеватые, стриженные в кружок во­лосы растрепались. Видно, он устал, колотивши Ваську-магазинера. Тот с синяками у глаз высунулся из двери.

   Рабочие угрюмо молчали.

   «Верховой» вздрогнул, словно его передернуло, трях­нул головой, как ошалелый бык, схватил за холщовую руба­ху ближайшего рабочего и заскрежетал зубами.

   Порфирий, невзрачный мужичонка из кричного сарая, пришел к магазинеру по делу. Тут в кладовой рабочим выда­вали бирки за выполнение «урока», а также хранились под­мазки для колес, фонари, свечи, инструменты. Когда за дверью загремело железо — видно, «верховой» кинул Вась­ку на листовые полосы,— Порфирий понял, что сегодня ни­чего не получишь, но не ушел из любопытства. И вот вдруг Оголихин наскочил, вцепился ему в рубаху и держал Порфирия крепко, как клещами, как умеет держать человек сильный и властный. Порфирий задрожал от страха и зало­потал что-то невнятное.

   — Ну, ребята, давай бог отсюда!—крикнули сзади, и толпа шарахнулась в разные стороны.

   — Порфишка к тебе пришел постегаться,—обращаясь к Оголихину, засмеялся мастер Запевкин.— В ученье давно не был.

   Казалось, «верховой» поступил милостиво. Он разжал пальцы и легонько оттолкнул мужика ладонью, как бы от­пуская его. Но тут же сразу шагнул вперед и ударил Порфирия кулаком в зубы так, что тот опрокинулся на чугунный пол.

   — Зубами рвать буду!— заревел Оголихин, кидаясь вслед разбегавшимся рабочим. Его громкий, надтреснутый голос загремел на весь завод.

   — Это зверь! Зверь, а не человек,— спотыкаясь, кричал какой-то старичонка в меховой шапке.

   «Верховой» остановился, потом махнул рукой и пьяно пошел обратно в кладовку.

   Порфирий поднялся и поплелся к стоку от водяных колес. Он присел на корточки и стал мочить разбитые губы. Зуб у него был сломан, Умывшись, Порфирий вернулся в крич­ную, туда, где работал Гурьян...

   Кричные молоты двигались водой. Старинная уральская техника была проста. Перегораживали реки, копали котло­ваны, устраивали большие пруды. «Огненные заведенья» ставились ниже уровня пруда иногда на несколько аршин, чтобы рабочие колеса двигались силой падающей воды.

   Через «дворец» и решетку вода поступала в хранилище. Оттуда к колесам текла она по толстым деревянным тру­бам, у которых работали «водяные» — старики, отгоревшие свой век на огненной работе и переведенные на легкий труд.

   «Водяной» отворял дверцу, водопад бил по плицам — ко­лесо вертелось. От вододействуемых колес по валам враща­лись «сердечники» — рабочие колеса с деревянными зубца­ми на ободе. Такие зубцы, или, как их называли, «кулаки», зацепляли рукоятку молота, поднимая его вверх. Кулак про­скальзывал рукоятку — молот падал. Второй зубец снова поднимал молот; и так работа происходила все время, пока лилась вода.

   Работали тут по старинке и не торопились обзаводиться лишними машинами. Завод и так давал доход. Хозяин его в Петербурге жил и удивлялся, как это вопреки рассужде­ниям политиков — знатоков рабочего вопроса и экономис­тов — самым доходным его предприятием представлялся старый заводишко с допотопным оборудованием и крепост­ными порядками. Сам барин был европеец и либерал.

   — Мой завод — это артист, художник, — не раз говорил он в обществе.— Я даю железо лучшее, чем французские и немецкие заводы.

   Над ним смеялись, не верили.

   Порфирий, работавший подручным кричного мастера, прошел в горновой сарай, где меж огромных кожаных мехов пылали горны. В кирпичных углублениях разогревали чу­гунные штыки. Заваливая их горячим древесным углем, дули вододействуемыми колесными мехами доменный «дух», под­веденный по трубам от плавильных печей.

   В разжиженный чугун добавляли «чушку» железа, и ког­да варка, становилась светло-красной, ее слегка охлаждали и сбивали в крицу, или, как называли уральцы, в «жука». К приходу Порфирия «жук» был готов.

   Гурьян, подойдя к горну, оглядел «жука» и уже хотел было сказать, чтоб везли железо к молоту, но замер, заме­тив обезображенное лицо Порфирия.

   — Опять Жировой диковал?..

   Рабочие испуганно поглядели на мастера.

   Жировым прозвали Оголихина в детстве. Мать его спус­тя несколько лет по уходе мужа в солдаты родила мальчика В заводе по этому случаю было много сплетен и пересудов. Солдатку Лукерыо не любили за своевольный нрав. Маль­чика прозвали Жировым, как зовут яйца без зародышей, снесенные курицами без петухов.

   Оскорбительная кличка преследовала мальчика долгие годы. Мать умерла рано. Детство прошло в услужении чу­жим людям. Жизнь на побегушках, труд из-под палки, по­стоянные издевательства и оскорбления озлобили подростка, развили в нем, наряду с энергией и настойчивостью, жесто­кость и ненависть к окружающим. В эти лета многие корили его грехом матери.

   Шестнадцати лет Максим начал работать на заводе. Кличка еще преследовала его, но уже многие побаивались его силы и вспыльчивости.

   В двадцать лет он стал хорошим рабочим, в двадцать восемь — мастером, а в тридцать пять — «верховым».

   Войдя в силу, превратившись из Жирового в Максима Карпыча, он начал мстить людям, что было для старшего мастера при крепостном праве делом нетрудным.

   Он не брезговал наказывать крестьян собственноручно.

   С тех пор прошли годы. Рухнуло крепостное право, но Максим Карпыч дрался по-прежнему. Он забрал в свои ру­ки все управление заводом.

   Сам он знал все работы, мог показать, что и как делать у кричных и у горнов.

   Оголихин не упускал случая поиздеваться над молодыми ребятами, которых впервые, с причитаниями и благослове­ниями, приводили в заводской двор матери. В первый день, как правило, новичок уходил битый.

   Рабочие пытались жаловаться, но барин, живший в Пе­тербурге, и управляющий не обращали на жалобы внима­ния.

   В былые годы Гурьяныч стерпел от Оголихина множе­ство оскорблений и угроз, но с тех пор, как он возмужал, оброс бородой, прославился смелостью и силой и в кулач­ных боях и на работе, Максим Карпыч его не трогал. Толь­ко один Гурьян Гурьяныч и называл его Жировым, словно не понимая, над чем он глумится, и лишь желая показать, что не унижается перед драчуном. За это слово Оголихин изуродовал бы любого, но Гурьянычу все обходилось. Драть­ся с ним Оголихин не решался: Гурьяныч постоял бы за себя. А убить его или затравить, выгнать с завода Оголихин не смел. Гурьяныч был одним из тех мастеров, которые достав­ляли заводу международную славу. И все же рабочие пуга­лись, когда Гурьяныч произносил запретное слово. Так было и теперь: подручные мастера переглянулись и смолкли сму­щенно.

   Гурьяныч наклонился к разбитому лицу Порфирия, огля­дел кровоточащие ранки.

   — Ты ступай домой, управимся тут и без тебя. Кто спро­сит, скажи, я отпустил... Ну, подавай «козу», вали кричонка,— обратился он к подмастерьям.

   «Козой» называл он тачку.

   Приступили к работе. Ком железа вывалили па окован­ную тачку, повезли из сарая. Мастер взял огромные клещи и зашагал рядом.

   За горновым сараем, у самой плотины скрипели заплес­невелые колеса, громыхали кричные молоты. Рабочие тянули огненные полосы.

   У колеса Гурьяныч схватил клещами многопудовую кри­цу и втащил ее под молот. Пустили воду. Со скрипом, мед­ленно тронулось колесо. Многопудовая балда соскользнула березовым черенком со шпынька, рухнула.

   Окалина разлетелась в стороны, обжигая лица столпив­шихся рабочих. На работу лучшего мастера собирались смотреть молодые мужики, учившиеся у него кричному ма­стерству. Любо глядеть на такую отковку!

   Пока молот поднимается вверх, Гурьяныч успевает пере­вернуть крицу, второй удар — поворот, третий — опять по­ворот.

   Рубашка у Гурьяна намокла, по лицу течет пот, а уте­реться некогда. Мастер оттягивает железо. Вот из-под его рук выходит знаменитая «азиатская полоска», за которую бухарцы не жалеют серебра, дорогих тканей, отдают скот, ковры, верблюдов.

   Этот самый сорт железа возит на меновые дворы купец Захар Булавин.

   Идет кричное железо в разных переделах и в Россию. Весной из заводской гавани, по половодью, открыв плотину и спустив пруд, отправляют сплавом потесные барки с же­лезом. Плывут они в Белую, в Каму.

   От устья Камы по Волге бурлаки тянут его в Нижний Новгород, где и продается оно вместе с барками.

   В старину это мягкое и ковкое «древесноугольное» желе­зо, говорят, закупали английские купцы. Знают это железо на Иртыше и у алтайских калмыков.

   По ковке видно полоску Гурьяна Сиволобова, переняв­шего «тайну» от отца. Его железо особого сорта, и полоски эти на заводе называют «гурьяновками». Но в чем секрет ковки, подметить трудно, а если спросишь, про то мастер не скажет. Таков обычай... Кто приметлив — гляди сам... А то в другой раз Гурьян возьмет и всех разгонит.

   — Чего не видали? Ну-ка отсюда, живо! — Да подставит полоску так, что на зрителей хлынет, полыхнет из-под молота дождь огня.

   ... Молот бьет и бьет, полоса удлиняется, подхватывает­ся рабочими на железные крючья, соскальзывает с наковаль­ни и оттаскивается стынуть на чугунные плиты под навес. «Водяной» дед Илья отвел воду, колесо встало, и молот остановился.

Гурьяныч швырнул клещи, загремевшие по чугунному плитняку пола, и уселся отдыхать на старую станину от кричного молота.

   Устало и хмуро оглядел навесы на деревянных столбах, горны, черный тын, сумрачное небо...

   По соседству рассаживались курить кричные рабочие, закончившие отковку на других молотах.

   — Как магазинер-то, жив?—спросил Гурьян.

   — Ходит... Морда разбита, рубаха в клочья...

   — В беспямятстве лежал, воду ведрами таскали.

   К станине подошел худой рудобойщик Никита.

   — Степка,— обратился он к молодому курносому мужику с рыжей бородой,— баба тебе обед принесла, а Оголихин затащил ее в магазинерову конторку и балует...

   Рыжебородый вскочил и, казалось, растерялся.

   — Братцы, как же теперь?—спросил Степан.

   — Ну, пропало твое дело,— подшутил кто-то.

   — Ступай, поклонись, попроси не баловать...

   — Иди,— сказал Гурьян,— иди живей.

   Степан недавно повенчался со скромной девушкой, до­черью плотника, который жил верстах в двух от завода, где летом на пологом берегу реки строили сплавные барки.

   В обед Степану далеко было ходить домой, и жена носила ему щи на завод.

   Задетый за живое, он смело вбежал в конторку. На ска­мейке у печи Максим Карпыч сидел напротив загнанной в угол Марфуши.

   Когда дверь открылась, Оголихин оглянулся.

   — Тебе что?— грубо спросил он Степана, как чужого и ненужного здесь человека.

   — Жена мне щи принесла,— сказал твердо молодой ра­бочий, хотя и побледнел.

   — Хе-хе, — отозвался «верховой» и осклабился, видно, еще что-то надумав.

   Между тем Марфуша, улучив удобный миг, выскользну­ла из своего угла, а затем и вовсе из кладовки в дверь. Оголихин хотел ухватить ее за платье, но не успел. Мужики остались одни. Оголихин поднялся и заступил Степану вы­ход из конторки. Потом он угрожающе шагнул к нему два шага, так что тот попятился.

   На столе в чистом платке лежал каравай хлеба, прине­сенный Марфушей. Оголихин развязал платок, потом взял нож, отрезал горбушку, достал из-под лавки ведро с дегтем. Он обмакнул в деготь кусок хлеба, тщательно обмазал его со всех сторон и сунул Степану в руки.

   — Подкурного медку... Искушай на доброе здоровье. Прости, уж чем бог послал...— И «верховой» поклонился чуть не до земли.— Хочешь, на коленки встану, Христом богом попрошу?

   — Не томи, Максим Карпыч,— с сердцем сказал мужик, беря ломоть в руки,— не пытай... Я тебе угожу... Честью отслужу...

   — Не обессудь,— со слезой в голосе продолжал Оголи­хин.— Горд ты, унижаешь меня.

   Он вдруг умолк и, быстро шагнув к двери, приотворил ее. От нее метнулась Марфуша, стоявшая у косяка. Она заплакала горько и тревожно, чувствуя, что мужу из-за нее беда.

   — Ох, твой-то какой спесивый,— высовываясь, сказал ей Максим Карпыч.

   Она закричала, как бы созывая людей.

   Максим Карпыч живо захлопнул дверь и обернулся к Степану.

   — Ешь!— сжимая кулаки, задрожал он, и лицо его по­багровело еще гуще.

MiG 02

   В этот миг казалось, что его пьяные, светлые глаза сов­сем белы.

   — Ты что?—отчаянно закричал молодой рабочий.

   — Ах, ты!— вскричал Оголихин, хватая его и пытаясь втолкнуть ему кусок хлеба с дегтем в рот.

   Дверь распахнулась настежь. В конторку вошел Гурьяныч.

   — Ты что, Максим Карпыч?—тихо спросил он, ссуту­лившись под низким потолком.

   Максим Карпыч сощурился и хотел что-то ответить, но тут Гурьяныч поднес к его носу свой огромный заскоруз­лый кулачище.

   — Степан, духом вон...— сказал он своему рабочему, за­слоняя грудью и руками «верхового».

   Степка быстро вышел.

   Оголихин попятился. Гурьяныч взял горшок со щами, который принесла Марфуша, собрал в свою шапку хлеб и ушел из кладовки. Степана и Марфы след простыл.

   Через несколько мгновений послышались шаги за спиной. Гурьяныч оглянулся. Максим Карпыч догонял его.

   Прошли рядом молча, шагов двадцать.

   — Ну уж, погоди... попомнишь меня...— вдруг сказал Оголихин.— Я тебе этого никогда не забуду...

   — Что же ты мне не забудешь? А я бы к тебе в дом пришел или бы поймал твою жену на улице или дочь твою да стал бы ее этак тискать? Ты бы что сказал?

   — Мою дочь? Ах, ты... Ну, погоди!.. Надену на тебя же­лезные путы,— зашипел «верховой».

   Мастер остановился, поднял глиняный горшок. Мужики, тащившие мимо полоску, замерли, завидя, что Гурьяныч за­махнулся и, видно, хочет надеть горшок со щами на «верхо­вого».

   Максим Карпыч вдруг обтер лицо ладонью, как бы сни­мая что-то с лица. Казалось, он опомнился.

   — Ты ловко мне попадешь — убью!—тихо сказал он.— Вот как перед истинным! Ты думаешь, ты мастер хороший, так тебе все прощается? На куски зубами рвать буду.

   — Как придется,— кротко ответил Гурьяныч.

   — Бил и буду бить, и никто на божьем свете мне не ока­жет препятствия. Я захочу — и любого произведу в колоду, потому что я тут поставлен...

   Гурьяныч молча уставился на него, как бы сожалея, что умный человек несет такую чушь. Оголихин не выдержал этого взгляда и, отшатнувшись, повернулся и, покачиваясь, побрел прочь с заводского двора.

   Гурьян принес обед к молоту, где у одного из столбов, державших навес, на чугунном полу тихо и печально сидели рядом Марфуша и Степан. Видно было, что на душе у них тяжело. Оба ждали теперь беды и для себя и для родных, и не знали, как пойдет дальше жизнь, если «верховой» их возненавидит. Боялись его издевательств, ждали мести... Страхом пытал «верховой» своих рабочих еще больше, чем кулаками.

 Книга: Могусюмка и Гурьяныч авт. Н. П. Задорнов 1937 г.

commentОтзывы

Список избранногоСписок избранного