Часть 2. Глава 18. Проповедь

27 января 2022 04:57

94

0

Книги о Белорецке и р-не Могусюмка и Гурьяныч

Главный редактор

   — Плохо живут правоверные!

   — Да...

   — Несчастны мы... Леса наши гибнут... Мы гони­мы. Вера наша унижена! — сказал Рахим.—Муллы жаловались мне...

   «Муллы наши сами хороши! — подумал Могусюмка. Если вдуматься...» Но смолчал, не желая выказывать ни­какой вражды и обиды. «Слушай, что мулла говорит, но не бери с него примера», — вспомнил он пословицу.

   — Земли наши отбирают... — Рахим знал, что на­селение здесь недовольно отторжением земель, вырубкой лесов.— А кто виноват?

   Могусюм слушал внимательно.

   — Дальше будет еще хуже! — продолжал Рахим.

   Рахим возлагал большие надежды на Могусюма. Ка­залось, сам аллах сохранил в горах и лесах Урала такого героя.

   Он спросил Могусюмку, не нуждается ли тот в чем: в деньгах, в помощи, есть ли у него надежные убежища. Сказал, что слышал о геройстве башлыка, что только он один не сдается, ведет войну с неверными.

   Могусюмка не вел никакой войны с неверными и не­сколько удивился, хотя речи Рахима ему польстили.

   Могусюмка поблагодарил за готовность помочь, но сказал, что денег ему не надо, надежные убежища есть.

   — Слыхал ли ты, какие страшные замыслы у невер­ных? Об этом уже известно и в Хиве и в Турции! Ужас­ная судьба ждет правоверных. Разорение мечетей! Сна­чала будут уничтожены стада. Отберут всю землю. Рус­ские главные враги нашей веры! Скоро русские начнут уничтожать всех мусульман. Это их тайна, но она стала нам известна.

   — Но ведь вот башкиры в военном сословии долго были, они в казачьих полках служат, им льготы даны, как же их будут уничтожать? Ведь русские сами дали башки­рам оружие в руки?

   Рахим на мгновение замер. Он понял, что собеседника не уверишь страшными выдумками, нужны иные средства.

   — Да, русские дают оружие и награждают князей и баев! Но это хитрость, — подняв руку, воскликнул Ра­хим,— вспомни их обманы! Сколько было клятв, что не тронут наши земли! Вся беда в том, что русские дают льготы и покупают богачей. Они стремятся завладеть душой нашего народа. Они отбирают землю.

   Могусюмке очень понравилось, что Рахим винит му­сульманских богачей в предательстве.

   — Что же нам делать? До каких пор все терпеть? Что думаете вы, здесь живущие? Неужели всегда хотите быть рабами? — спрашивал Рахим. — Ведь русские идут на восток, одно за другим падают там ханства. Они пе­решли пустыни! Они хотят уничтожить веру. Бухара пала. Не пора ли всем мусульманам одуматься. А здешние мусульмане служат в войске русском, идут в походы с рус­скими, воюют против правоверных!

   — Пророк сказал: когда заиграет труба, правоверные подымутся, — тихо и внятно говорил Рахим. — Невер­ный — наш враг. Кто наши земли отнял? Неверный! Кто табуны быстрых коней извел? — Он встал, с благоговением взял в углу и раскрыл перед собой тяжелую книгу в позо­лоченном окладе с застежками.

   — «Война против неверных есть долг твой!» — это первый закон для тебя, — сказал Рахим, обращаясь к Могусюмке. — Вот здесь написано: «Война есть первый и священный долг». Так сказано. Даже в священный ме­сяц может быть война.

   Рахим перелистал несколько страниц и прочел в новом месте:

   — «Они вопросят тебя о священном месяце, могут ли воевать в оный? Ответствуй: грех воевать в оный, но преграждать путь богу, быть неверным ему, дозволять осквернять храм святой и изгонять оттуда народ его есть, больший грех в глазах божьих». — А эта истина забыта вашими муллами. Они учат народ корану, упуская эти места. Я тебе открою тайну... Священная война — вот наше спасение! — подымая обе руки к небу, с восторгом вымолвил он. — На смерть во имя аллаха!

   Могусюмка почувствовал, как мурашки забегали у него по телу. Рахим трогал больные стороны его души, обильно поливал ее злом, подымал в ней бурю. Русские вырубали леса, русские завладели землей отца. Русские погубили его счастье, сожгли Куль-Тамак. Правда, виноват еще и проклятый Гейниатка.

   Проповедник был в ударе.

   — Мне в Мекке святые говорили. Открыта тайна. Повелели по нашей земле ходить, на государство деньги собирать. Вот посмотри. — Рахим показал на стоявшую в углу кожаную суму. Он раскрыл ее. Сума оказалась до половины наполненной серебром и медью, среди которых немало было дырявых монет, снятых с женских нагрудни­ков. — Вот свидетельство, что народ готов жертвовать. Это деньги, пожертвованные на государство. Чтобы здесь мусульманское государство было. Каждый, кто дает деньги, будет нашим воином! Все принесут деньги, мед, шкуры. Все это на государство, не себе беру. Больно ви­деть эти щедроты бедняков!..

   Рахим не спешил открывать главную тайну.

   Тускло светила сальная свеча. Хозяина и хозяйки дома не было. На нарах, на ковре, поджав под себя ноги в бе­лых Шерстяных чулках, сидел Рахим и, обложившись красными от вышивок подушками, простирая руку, гово­рил и говорил...

   — Тебя любит весь народ, — пристально пригляды­ваясь к Могусюмке, продолжал Рахим, замечая с сожа­лением, что тот вдруг омрачился. — Ты станешь исполнителем воли аллаха. Твои подвиги известны всюду, и все пойдут за тобой. Да, тебя любит народ. Ты думаешь, я не знал о тебе прежде? О! О тебе знают и киргизские старшины, и Хива знает. Ты когда-нибудь еще будешь генералом. Первым башкирским пашой! Степь будет твоя, кони, бараны. Тысячи всадников пойдут за тобой. Под зеленым знаменем твои всадники строем скакать будут. Аллах благословит тебя. Это тайна, которая открыта мне. Ты станешь всесильным. В твоей власти будет все, целый народ. Баи и старики будут у тебя в подчинении. Старики почтенные и благородные. Есть целый заговор. В него вхо­дят разные люди. На тебя все надеются. Мне указали на тебя. Хочешь ли ты помочь общему делу?

   Могусюм вдруг вспомнил Гурьяныча, завод, друзей, покойного отца своего, детство, вражду с баями и мулла­ми, башкир и татар-офицеров, сотников, предателя Гейни- атку. От русских знание, мастерство. Не глупо ли меч­тать о кровопролитии? Не страшней ли темнота народа, подлость баев и мулл, неграмотность, нищета?..

   — Но из русских есть очень хорошие люди! — сказал Могусюмка.

   — Конечно, есть, — тонко улыбнулся Рахим.

   — У меня есть друзья русские...

   Рахим не ожидал, что башлык так открыто и твердо заявит об этой дружбе.

   Мгновение он остро приглядывался к собеседнику. Он живо сообразил, что надо будет опять изменить тактику. Как видно, Могусюмка не из тех, кто ради славы и ге­неральства готов отступиться от старой дружбы.

   — Конечно, хорошего человека не надо обижать. Но помни, — с восторгом заговорил Рахим, — если хочешь подвигов во имя веры, подвигов, которые помниться будут века, надо быть беспощадным и хитрым с врагами и не жа­леть никого. И только тогда пойдет за тобой народ, когда все увидят, как ты станешь беспощадным со всеми невер­ными.

   Вошел джигит со шрамом — Сахей. Он что-то тихо сказал Рахиму. Тот отвечал так же тихо.

   Сахей, ссутулившись, вышел на носках.

   Могусюм сидел хмурый, но едва Рахим снова обра­тился к нему, башлык улыбнулся.

   — Может быть, тебя что-то смущает? — спросил Ра­хим.

   — Нет, — встрепенулся тот.

   — Он не решается сразу дать согласие! — проговорил старик Бегим.

   — Когда ты будешь генералом, у тебя будут свои ученые, — обратился Рахим к Могусюму. — Тот, кто может посадить на кол любого подчиненного, смеет пове­левать мудрецами! — улыбнулся он. — И того ученые слу­шаются. Их знания и мудрость будут принадлежать тебе. У нас на Востоке так. Грамотеи найдутся и сочинят за тебя все, что ты захочешь. Для войны нужен паша, а не грамотей.

   Еще с тех давних времен, когда арабы во имя аллаха завоевывали страну за страной, среди приверженцев ис­лама сохранилось глубокое убеждение в своем всесилии и превосходстве.

   Рахим, как и многие ненавистники России, был глу­боко убежден, что это хотя и огромная, но слабая страна, что большинство се населения составляют угнетенные и подавленные магометане, что их большинство, а русских горсть.

   Незадолго перед этим русские нанесли сильнейший удар по соседям Хивы — пала Бухара. Перерезанными оказались старинные караванные пути. Русские взяли Самарканд. В Хиву и Афганистан хлынули беженцы из завоеванных русскими областей. Там замышляли свя­щенную войну, желали возвращения утерянных владений, пытались заключить союз мусульманских государств против России. Но среди хивинцев не было единогласия, нача­лись раздоры, споры. Одни требовали «священной войны», другие желали мира и дружбы с Россией. Английские резиденты на Востоке обещали мусульманам помощь. Шах Афганистана тоже обещал помочь.

   Во все соседние с Хивой области были посланы лазут­чики. По Бухаре поползли слухи, что скоро вернется ста­рая власть. В киргизскую степь под видом мулл пошли шпионы, возбуждая ненависть к русским. Кое-где в степи заволновались мусульмане. Несколько лазутчиков посла­ны были на Южный Урал, к башкирам. Среди них Ра­хим. Он давно мечтал побывать здесь — на родине своих предков. Его мать была дочерью башкирина, бежавшего когда-то после восстания на Восток.

   Рахим побывал в степи и кое в чем преуспел. Там нет русских поселений, про русских слышали, но не знают их. «Все ваши беды и несчастья от русских», — говорил им Рахим.

   И вот он впервые оказался среди мусульман, живущих уже давно вместе с русскими.

   На Востоке представляли, что люди тут страдают от русских особенно сильно и должны глубоко ненавидеть их.

   Но здесь Рахим понял, что отношения русских и башкир сложны, и он стал осторожнее, беседовал лишь с немно­гими.

   — К русским мы будем милосердны, — говорил он Могусюму, — зачем же всех убивать? Только чиновников и попов, и военных на колья посадим. Некоторых баб и девок себе возьмем...

   Лицо Рахима приняло жесткое выражение, и он за­говорил быстро и восторженно, скаля зубы, с каким-то яростным сладострастием.

   — Мы русских не обидим. Пусть примут нашу веру. Они будут благодарить, хвалить. Ты спасешь их! Я сам знант, как это сделать, мы все это давно обдумали. Рус­ским будет хорошо, лучше, чем теперь! Русские кланяться тебе будут, подарки дадут, в страхе перед твоим могу­ществом приведут тебе своих белых девок, у тебя гарем будет... — сощурился он, и его черные глаза подернулись маслом.

   Рахим охотно говорил о женщинах. К тому же он хотел знать склонности Могусюма, чего тот желает: стать богачом? Властелином? Обладателем гарема? Любит ли он наслаждения? Тут все средства надо перепробовать, обещать все радости и удовольствия. Или мстить? Жечь? Убивать? Лить кровь? Скакать верхом на шее пленни­ка? Может быть, издеваться? Стать купцом? Хозяином караванов? Но Могусюмка, как замечал он, опять стал мрачен и холоден.

   — А знаешь, как выгодно на Востоке можно девок продавать? Когда в России мусульманское государство установим, мы целые караваны этого товара туда с тобой отправлять станем. Знаешь, как там все любят женщин с белыми волосами? Богачи сидят в кофейнях и только и говорят, как бы купить хорошую девушку с севера.

   Но у Могусюма не было этой изощренной страсти к белокурым женщинам, как у хозяев восточных гаремов. Он вырос вместе с русскими девчонками, навидался их с детства. «А что, если Зейнап во власти сладострастни­ка? Ведь она тоже красавица»,—подумал он, и на миг ненависть явилась в его глазах.

   — Русские люди будут жить в нашем магометанском государстве так же, как сейчас башкиры живут в русском,— продолжал Рахим. — Хан, все чиновники, беки, воена­чальники, все купцы самые богатые, конечно, будут маго­метане. А права башкир сохраним, они в военном сословии останутся. Только мусульмане начальниками будут. А по­том заставим всех русских принять магометанскую веру, и счастье наступит на земле. А твоих русских друзей обя­зательно сделаем начальниками над русскими.

   И он опять помянул про наслаждения в гаремах, что и у русских тогда будет по многу жен и это им самим понра­вится. Они рады ввести у себя магометанские обычаи, рас­толстеть, ходить в тюбетейках, иметь много жен...

   — В аль-коране сказано, что в раю правоверные бу­дут наслаждаться женами. Какими женами? Непороч­ными женами! — многозначительно поднял палец Ра­хим.—Так сказано в главе «Телица», открытой частью в Медине, а частью в Мекке. Тогда здесь будет земной рай для правоверных, — пошутил он. — Ты, Могусюм, возьмешь себе непорочных жен?

   — Но тогда они уже не будут непорочные? — сладко улыбаясь, заметил Бегим.

   — Да, да! — благодушно, но важно отозвался Рахим с видом человека, который со священной книгой запросто и позволяет себе в своем кругу шутливо толковать священ­ные тексты.

   — А вот в коране есть упоминание, что рано или позд­но все народы подчинятся правой вере, но каждый народ в свое время. Время это еще не настало? — спросил Бе­гим.

   — Нет, время уже настало. На это есть знамение!

   — Но у нас один мулла учит, что не настало.

   Рахим взглянул насмешливо. Ох, уж здешние мул­лы!.. Он заговорил о могуществе Востока, о парадах войск в Турции, шествующих под зелеными знаменами.

   — Янычары! Беспощадные каратели неверных!

   Он бывал в Турции.

   Рахим сказал, что среди мусульман много предате­лей — это богачи, князья. Есть башкирин генерал-майор рус­ской службы Карамурзин, есть генерал Татлыбаев, есть князья, преданные русским больше, чем аллаху, полков­ники, офицеры, получившие образование.

   Потом рассказал, как головы неверных в Самарканде выставляли напоказ.

   — Но Самарканд пал, теперь в нем русская ар­мия, — сказал Могусюм. «Теперь иные времена и борьба должна быть иная, — подумал он, — не за ханов...»

   Рахим сделал вид, что не слышит. Он намекнул, что изучал не только коран, но был офицером у турок и потом в Хиве, и что поучит многому Могусюма. Потом он еще раз помянул про выгодную торговлю, сказал, что отсюда можно также вывозить и драгоценные камни, что купцы в странах Востока знают богатства Урала.

   Рахим долго говорил Могусюмке, что его долг помочь святому делу.

   Но Могусюмка все еще не давал согласия войти в за­говор. Желая знать, кто в нем участвует, он обещал, что никому не откроет имен. Рахим сказал, что самый богатый из здешних башкир торговец Темирбулатов ждет Могусюмку к себе, хочет видеть.

   — Благословит тебя аллах, ты поклянешься на ко­ране и узнаешь имена всех своих единомышленников... У тебя есть русские друзья! Это неплохо. Это пригодится. Каждый, кто хочет помочь нашему святому делу, должен до поры дружить с русскими, быть с ними ласковым и ус­лужливым. А ты думаешь, как действуют муллы? Они очень верны русской власти? Они в душе с нами... Но так приходится. Иначе мы ничего не сможем сделать и наши цели обнаружатся. Мы должны царя хвалить. И муллы должны строго смотреть, чтобы зря разговоров не было. Но они честны и благородны в душе! Когда же справед­ливость восстановится, мы заведем здесь иные порядки. Можем построить клоповники. Русских — в клоповники! Хи-и-и-и, — сдавленно и неумело засмеялся Рахим: видно, редко смеялся, только хрип несся из горла. Так смеются лишь серьезные люди, которые всю жизнь проповедуют высокие истины и шутить не умеют. — Клоповники по­строим, чтобы врагов истинной веры клопы в них насмерть заели, как это делается в благородных ханствах Востока. Там так расправляются с врагами. Знаешь клоповники? Это такие помещения, где миллионы клопов разведены. Славная пытка!.. — Он усмехнулся.

   — А знает народ, который жертвует деньги, о гря­дущем восстании? — неожиданно спросил Могусюм.

   — Нет, это тайна, — ответил Рахим и объяснил по корану, что значит тайна: — «Это то отдаленное и скрытое, что недоступно». Нет, мы пока никому не говорим. Даже мулла здешний не знает. Сначала подготовим все. Да и зачем знать? Когда на проповеди им скажут, что надо, они пойдут, куда им велят.

   Могусюмка ехал на запад. Еще в детстве он замечал, что когда муллы ругают русских, то говорят, что вера рус­скими унижена. А сами башкирские муллы свой народ за народ не считают. Муллы всегда говорили о великом мусульманском мире, а о башкирах и не поминали, словно стыдно им своего народа. Башкиры в этом мире были са­мым черным, неграмотным народом. А Могусюмка знал, что башкиры народ, и народ сильный. Он по себе знал, на что способны башкиры.

   Рахим призывает устроить тут магометанское госу­дарство. Он ждет, что Могусюмка подымет народ. Рахим хочет крови русских, хочет победы турок и хивинцев. Войти в заговор? Стать заодно с муллами? Подчиниться Темирбулатову? Дать клятву? Зачем все это? Воевать за Хиву и Турцию — значит воевать за мулл и богачей, служить тому, против кого был всю жизнь.

   Башлык на прощание сказал Рахиму, что подумает. Он не желал открыто отказываться, хотя в душе твердо решил не ездить больше к Рахиму. Он еще сильней возне­навидел тех, кто священное слово аллаха использует для своих целей. И все же многое, что говорил Рахим, встре­вожило его. Нет слов, много горя, сильно угнетены башки­ры. Исправники, чиновники, заводчики — много их разве­лось на башкирской земле. Гибнет лес, гибнет зверь, запахиваются поля. Но Могусюм знал и другое: у русских грамота своя, а не чужая, знания — то, чего нет у башкир. А муллы требуют вражды к тем, у кого знания. Народ без грамоты. На арабской грамматике далеко не уедешь. Не враждовать с русскими надо — учиться у них.

   Башлык почувствовал, что Рахим действует обманом, лестью. Нельзя позволить, чтобы народ ему поверил. Могусюм готов был скитаться всю жизнь по горам Урала, лишь бы не служить ложному делу. Но все же во многом Рахим был прав, и от этого на душе тяжко.

   А маленький мулла, допустивший ошибку в суждениях о райских яблоках, ехал домой, в горы и терзался всю до­рогу сомнениями.

   «Я не хотел прогневить вестника с Востока, — раз­мышлял он, уставившись в сивую гриву своего коняги,— но, с другой стороны, так и кажется, шайтан их всех спутал. Куда он добрался! Смешно слышать тут такие проповеди. Хоть он ничего толком не говорит, но я все понял, ведь я коран сам знаю не хуже его. Лучше бы держаться от него подальше. Неизвестно, как следует понимать толкова­ние Рахима и помогать ли ему?»

   В коране действительно сказано, что все народы рано или поздно примут правильную веру. Находились и прежде толкователи, которые намекали, осторожно спрашивали в духовном управлении, не пора ли, обучая народ по корану, не опускать тех мест в книге, где проповедуется священная война против неверных.

  Муллы из духовного управления прекрасно понимали намеки и так же осторожно и намеками же разъясняли, что когда будет воля аллаха, может быть, и придется учить по корану без предосторожностей, но что пока этого нет — значит, нет и воли аллаха, и тут беспокоиться ни в коем случае не следует. В проповедях и в беседах с верующими учили верности царю. Хотя находились муллы, которые тайно учили ненавидеть неверных.

   Судя по всему, высшие лица из духовного управления не тревожились о том, что еще нет воли свыше, и жили спокойно, а власти неверных их не обижали. На неверных в этом можно положиться. Куда страшней духовная власть на Востоке, там строгости большие.

   Маленький мулла подчинялся не великому халифу, а Уфе. Еще неизвестно, как посмотрят там на все дела и речи Рахима. Духовное уфимское управление приказы­вает молиться за царя. Могут быть неприятности, и лучше бы было не ездить в Хабибулино.

   Так думал старичок из горной деревушки, где жил до сих пор мирно и спокойно, где околица из длинных кривых жердей на кривых же стойках подходила к самому обрыву горы. На обрыв, бывало, вылезали медведи. Там чаща, кустарники, малина хорошая растет, кое-где дубки, осин­ник, ниже, по другую сторону деревушки — речка. Место очень хорошее и доходное, живут люди, все верят правиль­но, настоящие магометане. Охота хорошая, медвежат берут живыми и продают в городе или в другие деревни. И добывают в урмане мед. Колоды привязывают к ство­лам деревьев повыше, а чтобы медведь не достал, подве­шивают бревна на веревке. Медведь учует мед, ползет по стволу, а бревно висит. Он отодвинет его, а оно кач­нется и ударит. Медведь рассердится и хватит его лапой, качнет еще сильней. И получит еще один удар по морде.

   На сто верст кругом никто не рубит лесов: речка мел­кая, сплавлять лес нельзя.

   Мулла знал, что добрые прихожане его разбегутся, если он заикнется о священной войне.

   Он решил осторожно, намеками, но так, чтобы понятно было, написать обо всем духовному главе и личному своему покровителю — муфтию — в Уфу.

Книга: Могусюмка и Гурьяныч авт. Н. П. Задорнов 1937 г.