Часть 1. Твердышевы (1744-1784 гг.)

Книга: Зеркало Белорецкого пруда - Часть 1. Твердышевы (1744-1784 гг.)

   “Они взяли и сделали то, что другие тоже могли сделать, но почему-то не сделали”.

   Пассионарии

   Официальным днем рождения Белорецкого железоделательного завода принято считать 18 июля 1762 года. Эта дата обозначена на решении Берг-коллегии о переносе завода, первоначально спланированного у места впадения реки Тирлян в реку Белую. Впервые в том документе прозвучало и название “Белорецкий завод”. Вошел он в историю металлургии сразу и прочно, став одним из заметных не только в экономической, но и в социальной, общественной жизни России. С ним связаны судьбы многих ярких людей, чьи имена известны в истории металлургического и метизного производства, науки и культуры.

   Одна из наиболее масштабных фигур, сопоставимая с личностями пассионарными, - фигура основателя завода Ивана Борисовича Твердышева.

   Кто такие - “пассионарии”? Это люди, деятельность которых накладывает отпечаток на окружение, преобразовывает действительность, вызывает масштабные, позитивные изменения. Твердышев был не просто богатым, богатейшим человеком, владельцем металлургических заводов, многочисленных рудников, к тому же сумевшим скупить многие сотни тысяч десятин башкирской земли. По его распоряжениям снимались с насиженных мест тысячи людей, перегораживались реки, плавился чугун в домнах, варилась медь в печах, ухали многопудовые молоты, плыли по горным рекам караваны вместительных барок.

   За короткий срок он поставил полтора десятка заводов, положивших начало крупным населенным пунктам на башкирских землях. Белорецк и Красноусольск, Воскресенск и Архангельское, Верхоторский и Преображенский - на территории современного Башкортостана; Катав-Ивановск и Сим, Усть-Катав и Юрюзань - в Челябинской области.

   Следы трудов Твердышева, его компаньонов и наследников можно обнаружить в современных заводах, городах и поселках, можно найти в истории создания МГУ, многочисленных церквей и даже в процессе восстановления династии Бурбонов во Франции. Заметный след они оставили и в материальной, и в духовной жизни, с ними общались историк Рычков и великий Пушкин, Жуковский и Вяземский. В гостях бывали цари и сановные вельможи. А потом историю заводов писали другие поколения, в других пластах времени и не менее яркую, не менее интересную, но другую.

   Прежде всего, чуть подробнее об основателе Белорецкого завода, ибо без него не было бы и самой белорецкой истории.

 

   Истоки

   Корни Твердышевых на берегах Волги. Там, где в середине восемнадцатого века, в 1648 году, возник купеческий город Симбирск. Как обычно в те времена, одновременно строили жилые дома, церкви, возводили вокруг крепкие стены с башнями. Удивительно удачно выбрали место. Деревянный кремль разместился на высоком холме, с востока он был защищен крутым берегом Волги, к юго-западу - пологий спуск к реке Свияге, к юго-востоку - проток Чувич, вокруг немереные степи междуречья, неоглядные дали Великой равнины.

   Со временем кремль окружили избы посадского люда, росло поселение, из небольшой крепости превращаясь в торгово-ремесленный городок. Внешне жизнь текла размеренно и неторопливо. По утрам к северному и южному выгону хозяйки гнали коров, вечерами стада встречали мальчишки, отцы несли войсковые, ремесленные, чиновничьи и прочие обязанности. Особым влиянием пользовались денежные люди - купцы.

   В отчетах Симбирской Приказной избы за 1665-1667 годы упоминаются откупные, перекупные, таможенные дела Степана, Петра, Ерофея Твердышевых. Владели они торговыми амбарами, выставляли свои товары на городских ярмарках. Прибытков особо больших не имели, но и не бедствовали. Заметной фамилия купеческого рода стала в дни сражений с войском знаменитого Стеньки Разина.

   Не в добрый час наскочил на Симбирский кремль разбойный атаман, ставший на недолгое время предводителем обездоленных, загнанных в угол отчаяния многих тысяч. Казалось бы, плевое дело, взять небольшую деревянную крепостцу, гарнизон которой не имел боевого опыта ни в обороне, ни в нападении, а мирные жители, естественно, несведущи в ратном ремесле. Правда, в кремле успел укрыться небольшой отряд во главе с окольничим Иваном Богдановичем Милославским, да на помощь симбирцам из Казани подошел отряд окольничего Юрия Николаевича Борятинского.

   Казанцы действовали не очень умело и не очень решительно. По крайней мере, так многие считали, сам же Борятинский полагал свои силы недостаточными, чтобы разом разбить разбойные ватаги, и маневрировал в окрестностях, отвлекая на себя внимание от Симбирска. Так прошел сентябрь, за ним октябрь. Промедление обернулось для Степана Тимофеевича Разина окончательным поражением, защитники же кремля стяжали себе почет и славу. Ну и жизни, конечно, сохранили свои.

   Добавил, сам того не желая, славы симбирцам еще один атаман - Федор Шелудяк. Он пытался взять кремль на следующее лето после Разина. Было это в 1671 году. Снова горожане сумели отбиться и, претерпевая многие трудности, проявили стойкость и мужество. “За долгое сиденье в Симбирске” служилые люди были пожалованы почестями и льготами.

   Нетерпеливый читатель вправе уже и спросить, имеет ли все сказанное отношение к заводской истории. К нашему Ивану Борисовичу самое прямое. Дело в том, что во время осады Симбирского кремля в руки восставших попал один из представителей рода Твердышевых. Купцов разбойнички никогда не жаловали, чужое богатство всегда глаз колет. Жизнь пленнику пообещали в обмен на присягу атаману. Твердышев проявил удивительную твердость, отказался служить Разину, заявив, что власть в Российском государстве ведома ему одна - царская.

   Ответ сей зело не понравился вольным людям, и они утопили строптивца в Волге.

   История дошла до царских палат московского Кремля. За стойкость и верность своему слову одного из представителей рода купцам Твердышевым разрешили беспошлинно торговать в Москве и иметь там свой торговый ряд.

   Так гласит легенда. Имел ли место факт в действительности, доподлинно неизвестно. Однако напрашивается такой вывод: легенды рождаются не на пустом месте, и легенды слагаются не абы о ком, а о людях достойных. Во всяком случае, установлено, что родной дядя нашего Ивана Твердышева - Осип Степанович - в конце семнадцатого века числился в списках купцов, имевших постоянные торговые ряды в Москве.

   Отец Ивана - Борис Степанович - размах купеческий имел поменьше, московских следов в его биографии не отыскано, зато был он, по всей видимости, счастлив своей дружной, крепкой семьей. Выросли три сына: Иван, Яков, Петр, и дочка Таня.

   Кто старше, кто младше, неизвестно. Архивы симбирские сгорели в жутком многодневном пожаре в 1864 году, когда пламя пожрало полторы тысячи домов из трех тысяч, в том числе весь центр города, где размещались основные учреждения. Возрастное старшинство детей Бориса Твердышева вряд ли установишь, хотя такие попытки предпринимались, но без всякой ссылки на документы, оттого и оценки самые разные. Не будем гадать. Определим внутрисемейную иерархию по деловой значимости.

   Безусловным лидером оказался Иван. Во всех источниках он называется главой кампании, под подавляющей частью документов, касающихся строительства заводов, стоит витиеватая роспись: Иван Твердышев.

   На второе место в семье по значимости следует поставить... Татьяну. Ни в одном документе она не фигурирует в качестве делового партнера, в качестве одного из главных компанейщиков, ни один автор не воздал ей должное. Мы можем только догадываться об ее характере, роли в принятии решений, степени влияния на братьев, исполнила же она важнейшее дело - родила и вырастила четырех дочек. Не будь ее семьи, пресекся бы род, и затерялось бы имя Твердышевых в потоке времени, как имена десятков заводовладельцев, не имевших прочного родового гнезда.

   Третий - Яков. Наверное, он был идеальным деловым партнером: исполнителен, честен, жесткий хозяйственник, умелый организатор. Не вмешиваясь в принятие стратегических решений, исполнял обязанности технического директора всех твердышевских заводов.

   Меньше всего сведений о Петре. Оно и понятно, если учесть, что скончался он раньше всех, в 1749 году, незадолго до заводского бума, когда предприятия пошли один за другим, как у хорошей хозяйки пироги из печки. Все же следует иметь в виду, что Петр принимал участие в хозяйственной деятельности братьев не один год, и был компаньоном в предпринимательской деятельности, когда стало известно и о богатейших запасах каргалинских рудников, и об уникальной горе Магнитной. Вместе компаньоны приступили к производству меди и получили первые плоды от занятий металлургией. По крайней мере, первую треть дистанции братья прошли втроем.

   Росли Ваня, Яша, Петя и Таня у самой Волги. До начала спуска к реке из любой точки тогдашнего Симбирска максимум с полверсты, рукой подать, зато от гребня того увала, идущего вдоль Волги, до воды по крутому склону, пожалуй, еще столько же будет.

   В сторону Свияги пологий спуск версты с полторы, по нему с натугой лошади тянут грузы купеческие, бочки с питьевой водой. Путь подлиннее, но гораздо легче. От волжской пристани с грузом в город можно попасть лишь по объездной дороге. Не случайно повседневная жизнь ребятишек больше не с могучей рекой-красавицей связана, а с ее притоком, тоже, кстати, живописнейшей рекой, текущей в противоположную сторону и вливающей свои воды в Волгу верст за сто к северу.

   Волга дарила радость тесного общения реже, но была та радость глубже и ярче, праздником среди будней. Простор открывается, дух невольно захватывает - до того широко и вольно, что и мысли в полет просятся. Привычная картина с крутого берега: далеко внизу идут вниз по Волге караваны речных судов, вдоль берега на дороге череда повозок, на отмели плещется ребятня, на речной волне мерно покачиваются лодчонки рыбаков.

   - Интересно, куда дальше купцы плывут? - спрашивает Танюшка, одетая в долгополый сарафан. Она старается говорить степенно, по-взрослому.

    - Чего напрасно трещишь, будто не слышала, что дядя Осип говорил, - недовольно ворчит Яша.

    - В Астрахань же, Таньша! Иль забыла? - открыто, широко улыбается Ваня. - Помнишь, дядя Осип сказывал, как его там разбойники хотели ограбить, едва отбился?

   - Я не забыла, только перепутала. Думала, Астрахань на Свияге стоит.

   - Что ты! - вступает в разговор Петр. - Свияга маленькая, в ней большие корабли не пройдут, и впадает она в Волгу.

   - Вот бы здорово, - загорается Ванятка, - пройти на лодке по Свияге и вернуться домой по Волге, или прямо отсюда махнуть до Каспия. Дядя Осип про персов рассказывал, они там, за морем живут. Ковры у них красивые, кувшины диковинные.

   - Толку-то, - снова ворчит Яша, - назад с товарами вверх по Волге не больно пройдешь.

   - Да, купцы к воде как привязанные, на телеге много не увезешь. Попробовать прямо от Волги встречь солнцу пойти. Отец говорил, что там горы красивые, высоченные, в пять раз выше наших.

   - А вот скажите, братики любезные, - снова степенно, чуть нараспев, явно подражая кому-то из взрослых, произносит Таня, - как мы жить станем, когда совсем большими будем?

   - Ты и вопросы задаешь, Таньша, прям, как батя в ратуше, - засмеялся Петя.

   - Дельно спросила, - не поддержал его Ваня. - Очень дельно. Я давно думаю над этим. Хочу жить как дядя Осип.

   - Чего хорошего? Все время в разъездах, дома, считай, не бывает. Мишка его и не видит, - на этот раз без ворчания, задумчиво проговорил Яша.

   - Так если бы дома сидел, как наш батя, Мишка бы тоже копейки считал как мы, - снова посмеялся Петя.

   - Надо и делом купецким заниматься и детей ростить, - вздохнула девочка. - Не пойму, чего папаня со своим братцем не ездит по делам. Обоим бы легче было.

   - Я обязательно купцом стану, - твердо выговорил Ваня, глядя на громаду волжской воды, непрестанно и величаво двигавшуюся к Каспийскому морю. - Только чужой товар скупать да продавать мне не по нраву. Свое дело надо иметь. Вы станете помогать? - Поочередно глянул на каждого.

   - Обязательно! - первым воскликнул Петя.

   - Ясное дело. Чем еще заниматься? Или коровам хвосты крутить, да в земле ковыряться, или торговать.

   Татьяна смотрела на братьев растеряно:

   - А я? Меня-то вы к себе возьмете?

   - Ты же знаешь, не женское это дело, - сожалеючи протянул Ваня.

   - Ой-ей, “не женское”! Царицы бывают? Бывают!

   - Так то - царицы. Среди купцов ни одной женщины нет.

   Девочка, сраженная таким доводом, молчала. Вдруг веселый лучик пробежал по лицу:

   - Выйду замуж и сделаю мужа вашим компанейщиком. Не отвертитесь, - и она победно показала мальчишкам язык.

   Семейное предание гласит, что был примерно такой детский разговор, наметивший программу жизни последнего поколения купцов Твердышевых. Почему последнего? Увы, ни один из братьев не имел сыновей, фамилия оборвалась на них. Говорят, в этом есть роковая закономерность, природа, дав слишком много способностей одному, отбирает у него возможность продолжения рода.

   С другой стороны, не менее яркая личность в металлургии, Демидов, положил начало целой династии. Мир слишком разнолик, любая схема верна в определенных условиях, до определенных пределов. Братья Твердышевы угодили в бездетную схему. На счастье, у них была сестра, не давшая, пусть под другой фамилией, заглохнуть роду.

   Разумеется, точное содержание разговора до нас дойти не могло, предание передает его суть, ту ауру, в которой формировались стремления купеческих детей, пошедших гораздо дальше своих родителей. Что называется, с младых ногтей они напитывались торговым духом, видели прибыльность дела, видели и трудности, изнаночную сторону ремесла отцов. Несомненно на становление характеров влияла и обстановка небольшого городка, зажатого деревянными стенами кремля, за пределами которого так много вольного простора, разноцветных горизонтов Поволжья.

   Характерной особенностью уникальной компании Твердышевых была совместная деятельность родных братьев и зятя, Татьяниного мужа Ивана Семеновича Мясникова, на протяжении десятилетий. Здесь не могло обойтись без влияния старших. Борис Твердышев сумел воспитать в своих детях не столь часто встречающийся дух родства, и не только кровного, но и духовного, замешанного на общих стремлениях, понимании и взаимопомощи.

   И еще об истоках. Нет, не случайно из Симбирского гнезда воспарило столько пассионарных личностей. Заводчики Твердышевы и Мясниковы, историк Карамзин, юрист Керенский, поразительная семья Ульяновых - все масштабны, мыслью своей и деятельностью вышедшие далеко за пределы города, уезда, губернии, все пытавшиеся не просто воспроизвести мир, а переделать его, создать что-то принципиально новое, свое.

   С одной стороны, ширь степных просторов, мощь вечного движения великой реки, наработанный опыт предыдущих поколений и с другой - тесные рамки витиеватого купеческого дела, душноватый уездный мирок... В умах и душах молодых возникало противоречие, заставлявшее искать новые подходы, другие масштабы.

   Новые симбирцы восемнадцатого века от принципа “купи - продай - купи” шли к осознанию принципа “создай - продай - создай”. Быстрее других выходили на гребень успеха те, кому наряду с объективными, природными, условиями, способствовали субъективные. В нашем случае: купеческие корни, семейное воспитание и наличие четверых питомцев из одного гнезда.

   Рядом, на одной улице с Твердышевыми росли братья Матвей и Иван Мясниковы. Объективные условия те же и субъективные очень похожи. Даже должности отцы наших героев в разное время занимали одинаковые, были бурмистрами симбирской ратуши. И путь братья проделали тот же: от купцов-торговцев до купцов-заводчиков.

   Разница в самом существенном: между Матвеем и Иваном не возникло той степени духовного родства, которая вызывает потребность в одном большом общем деле. Работали братья врозь. Иван Мясников, вошел в историю, как главный компанейщик Ивана Твердышева, его деловой партнер и близкий родственник. Матвей в основном известен строительством одного завода. Тоже, впрочем, не так уж и мало.

   Есть о братьях Твердышевых еще одна легенда, упорно повторяемая многими авторами. Она не подтверждена документами, и, тем не менее, повторим ее и мы, попытавшись несколько иначе расставить некоторые акценты. Событие представляется таким образом: шел, якобы, Петр 1 со своим войском вдоль Волги, направляясь по одной версии в Азов, по другой - в Дербент. Путь лежал мимо Симбирска. Здесь царь отдыхал и ему захотелось то ли на остров какой сплавать, то ли на левый берег перебраться. В свите решили, хорошо бы подобрать проводников из местных. Представили царю братьев Твердышевых. Впечатление молодые люди произвели на Петра весьма благоприятное, и посоветовал он им попытаться отыскать в горах Башкирии руды металлов. Взять пример с Никиты Демидова, строившего заводы на Среднем Урале. К совету-заданию присовокупил, будто бы, 500 рублей.

   За Азов Петр 1 воевал лет за двадцать пять до описываемых событий, наших героев, скорее всего, на свете еще не было. В 90-е годы семнадцатого века царь вполне мог встретить Твердышевых в Симбирске, но из другого поколения. Это могли быть отец основателей заводов Борис Степанович и его брат Осип Степанович. Тогда и 500 подаренных рублей выглядят более уместными, в двадцатых годах восемнадцатого века такая сумма для заведения заводов могла иметь чисто символическое значение, для купцов- перекупщиков семнадцатого века сумма выглядит поприличнее.

   Приведем и такой довод. После предполагаемой встречи прошло лет двадцать, прежде чем Твердышевы поставили первый завод. Можно ли допустить, что, получив совет­задание от грозного Петра, они бы раскачивались так долго?

   Впрочем, так ли все это важно? Гораздо интереснее факт самой увязки фамилии Твердышевых с именем царя Петра. Дыма же без огня, как говорят, не бывает. И еще раз вспомним: легенды слагают о сильных.

   Не случайная встреча, а весь предыдущий уклад жизни, традиции купеческого рода, другая экономическая конъюнктура и, конечно, личные качества привели новое поколение Твердышевых к взлету предпринимательской деятельности.

 

   Начало

   О самых первых купеческих шагах Ивана и его ближайших помощников известно очень мало. Были они поначалу такими же перекупщиками, как и их предшественники, торговали зерном, мукой, мясом. Словом, снабжали население продуктами питания. Зерно закупали у окрестных помещиков, мясо у кочующих неподалеку башкир. Пытливый, любознательный Иван охотно общался со своими клиентами, осваивал башкирский язык, расспрашивал о землях, лежавших к востоку от Волги. Особенно интересовали купца тамошние реки, природные богатства.

   Накопив первоначальный капитал, приступили к исполнению программы, намеченной в детские годы, то есть попытались найти свою нишу в производстве товаров. Занялись изготовлением селитры, поставляя ее казенным заводам для производства пороха. Дела шли ни шатко, ни валко. Рынок не постоянен, конкурентов много, заказы колеблются в зависимости от внешней политики и настроения чиновников.

   Следующий шаг - винокурение. Рынок российский на такое зелье год от года, век от века становился все стабильнее: “Пили, говорим, пьем, и будем пить”. Винокуренная фабрика представляла собой достаточно сложное производство, своих тонкостей, как и в любом деле, хватало. В деревянных зданиях длиной в двадцать пять-тридцать саженей размещали четыре отделения. В дрожжевом находились водовар, дрожжевальный котел, квасильные чаны, и даже своеобразный холодильник для сусла. Существовала технология заготовки льда на лето, он хранился в неглубоких ямах под толстым слоем перегноя, выдерживая самую сильную жару. По мере необходимости доставлялся в холодильники. Во втором отделении стояли заторные чаны, в третьем - квасильные. Четвертое отделение самое главное, здесь в бражных, винных, спиртовых чанах доводились до кондиции исходные материалы, змеились холодильные и погонные трубы.

   В общем, солидное предприятие, где своя технология, забота о качестве, проблемы кадров, организации, снабжения, производства и сбыта.

   Торговал Твердышев с умом, за высокой ценой не стоял, стремился к увеличению оборотов, получая прибыль, большую, чем у конкурентов и, соответственно, принося больше доходов в казну.

   За годы торговой деятельности братья научились многому. Главой компании окончательно закрепился Иван Борисович. Приметен он стал в Симбирске и окрестностях своей деловитостью, умением держать слово, появились и доходы, но не устраивало его положение невеликого капиталиста, торговца мясом, владельца небольших винокурен. Внимательно следил за событиями в России, при встречах обстоятельно расспрашивал московских купцов, присматривался к соседним районам, читал книги. Жадно слушал рассказы кочующих башкир о чудных старинных рудниках Каргалы, о железе горы Атач. Думал. Искал. Ждал.

 

   Экспедиция

   К середине тридцатых годов восемнадцатого века в Москве созрело решение укрепить свое влияние к югу и юго-востоку от Уральского хребта. Неспокойно было в крае. Формально башкирские земли давно присоединились к России, но коренному населению тяжко приходилось от набегов воинственных соседей-кочевников, от бухарцев и хивинцев. Обостряли ситуацию казнокрадство, произвол со стороны царской администрации, что периодически вызывало массовые восстания башкир. Неуютно чувствовало себя тогда малочисленное русское население небольших городков-крепостей.

   Пора было думать и об освоении природных богатств башкирских земель. Не случайно со всех сторон тянулись к ним чужие руки. Ходили слухи об удивительном железе, производимом где-то в таинственной, неизученной Башкирии, о медных печах на богатых рудниках.

   По инициативе и под руководством сенатора И.К.Кириллова в 1734 году стали готовить военно-хозяйственную экспедицию к берегам реки Яик. Задача заключалась в том, чтобы на берегах той степной реки поставить город-крепость Оренбург. Он был призван стать опорой Москвы, вместе с сетью небольших крепостей прикрыть башкирские земли от набегов и способствовать хозяйственному освоению всего края.

   Уфимские и симбирские купцы, получив такие новости, зашевелились.

   Экспедиция - это тысячи солдат, чиновников, обслуживающего люда, которых каждый день надо кормить, значит, резко возрастут закупки хлеба, скота, всего прочего, необходимого в повседневной жизни. Следом планируется строительство города, не меньшего Уфы или того же Симбирска, понадобятся лес, кирпич, стекло. Не спи, купец, шевелись, деньги к деньгам идут.

   Начало деятельности Экспедиции было омрачено очередным восстанием башкир. Не сумело ни правительство, ни руководство во главе с Кирилловым объяснить, убедить местное население во взаимной выгоде предстоящего строительства. В огне восстания сгорел почти готовый медеплавильный завод, строившийся в 1736-37 годах по заданию Кириллова на реке Воскресенке в десяти верстах от Табынской крепости. В это же время скончался и глава Экспедиции, потому возобновлять завод никто не стал, новое руководство было занято обустройством Оренбурга, крепостей, возводимых вдоль дорог. О заводе на время забыли. Вспомнили, когда в крае наступило затишье, и надо было вплотную приступать к хозяйственному освоению природных богатств Башкирии.

   Ставку в Оренбургской губернии сделали не на государственное строительство, а на частную инициативу. Практика к тому времени уже доказала, что “казенные заводы... не столь прибыточны и государству полезны, как оные, которые на иждивении частных лиц содержатся”. Исходя из этой установки, решили возобновить Воскресенский завод на конкурсной основе. В числе тех, кто к 1743 году обратился с прошением о дозволении строить его, оказались Демидов, Осокин и Твердышев. Два опытных заводовладельца и купец, известный лишь своими поставками продовольствия. Казалось бы, не конкурент он тем зубрам, и, тем не менее, первый оренбургский губернатор Иван Иванович Неплюев отдал предпочтение Твердышеву. Сыграли роль многие факторы, в сумме своей сводившиеся к личностным качествам купца.

   Энергия: торгуя, Иван Борисович одновременно “ко взысканию руд ревность показал и в некоторых местах через старание свое новые рудные признаки обыскал”. Дальновидность: предложил казне уступить огромную сумму в 21 тысячу рублей при поставках провианта. Масштабность: согласился взять на себя все издержки, потраченные Кирилловым из казны на строительство завода. Профессионализм: как купец он прекрасно знал географию края и подсказал самые оптимальные пути сообщения от Оренбурга к Уфе и Симбирску. Коммуникабельность: умел ладить с башкирами, знал язык, неизменно выказывал уважение к обычаям и традициям коренного населения, потому и о рудниках узнавал из первых рук.

   “Как честный и добросовестный человек, - подчеркивал В.Н.Витевский, автор Х1Х века, - Иван Борисович действовал так, что башкирцы полюбили его и не только не препятствовали ему в развитии горного дела, а, напротив, из уважения и доверия к нему, сами старались отыскивать руды, добывали и доставляли их на завод, а некоторые нанимались в работники...”

   Умел находить общий язык Твердышев и с начальством всех уровней. Вспомним легенду о встрече с царем Петром, взаимоотношения с губернатором края.

   “Твердышев, - считает симбирский исследователь Жорес Трофимов, - был любознательным самородком, обладавшим... способностью воспринимать все передовое, а главное, умением быстро и качественно воплощать новые технологии в производство”.

   Правительствующий сенат по представлению Неплюева 16 апреля 1744 года принимает указ, разрешающий восстанавливать Воскресенский завод Ивану Борисовичу Твердышеву. Карьера купца завершилась. Началась карьера заводчика, заводовладельца.

 

   Заводы медные

   1. Воскресенский

   Тщательно осмотрев пепелище, окрестности, новый хозяин забраковал проект своих предшественников и пришел к выводу, что ставить плотину надо на новом месте.

   Поиск такового шел в южном направлении, поближе к баснословно богатым Каргалинским рудникам. О них надо сказать подробнее. По данным Жореса Трофимова каргалинскую медь стали плавить пять тысяч лет назад. Что означает сей факт, легко представить, если вспомнить, что история русского и башкирского народов насчитывает немногим более одной тысячи лет.

   Центр древней металлургии по значимости вполне сопоставим со знаменитыми копями царя Соломона у берегов Мертвого моря, он снабжал медью народы, живущие в радиусе до тысячи километров. С началом железного века роль “рыжего” металла резко упала, рудники оказались заброшенными, остались шурфы до сорока метров в глубину, сотни штолен, карьеров, плавильных печей. Хорошо знакомый Твердышеву историк, писатель, он же служащий Оренбургской канцелярии Петр Иванович Рычков даже считал, что когда-то стояли в Каргалах “большие заводы с древними жительствами”, и мы о них ничего не знаем лишь потому, что они “разорены совсем так, что и знаков их не осталось”.

   Твердышев возражал Рычкову, объясняя, что древние использовали руду с содержанием более десяти процентов металла. В природе ее немного, потому поиск приводил к появлению сотен шахт, шурфов. Выход же меди был невелик. И все же масштабы месторождения поражают. Оно находилось верстах в пятидесяти к северу от Оренбурга, на правом берегу Сакмары, по берегам ее притоков Верхней и Средней Каргалы и Янгизы. Несмотря на значительную удаленность заводов, привозить трех-пяти процентную руду было не просто выгодно, она давала заводчикам баснословную прибыль.

   Новое место Воскресенскому заводу подобрали на 90 верст южнее, поближе к Каргалам, и все же плечо перевозок составляло 150 верст. В первую очередь приходилось подстраиваться под наличие реки, которая могла дать достаточно энергии водяному колесу и возможность доставки грузов водным путем.

   Завод поставили на реке Тор, притоке Нугуша, всего лишь за год с небольшим. 10 ноября 1745 года пошла первая медь возрожденного Каргалинского рудника. Академик П.С.Паласс, оставивший подробное описание своих путешествий по России, показал картину завода через четверть века после начала строительства: “Заводское строение, при котором находится несколько сот жилых домов и церковь, обнесено... так, как и все в тамошней стороне заводы, деревянною крепостью из лежащих бревен наподобие неправильного многоугольника с башнями и батареями”.

   На месте плотины по тогдашней технологии забивали лиственные сваи, отсыпали породу и укрепляли деревянными срубами- свинками. Длина ее получилась в 125 сажен, ширина до 10, высота в 4,5 сажени. Основные производственные помещения - плавильная фабрика (в современном понимании - цех) с семью печами, другая фабрика с тремя горнами и двумя расковочными горнами, третья фабрика с горном, расковочным молотом, двумя якорными горнами и одним якорным молотом. Еще кузница, слесарная, склады под уголь и строительные материалы, господский дом, хлебный магазин, контора, госпиталь, конюшня, сотни жилых домов, церковь - не все это было возведено сразу, но основные здания сумели поставить практически за полтора года. Остается только поражаться организаторским способностям Твердышева и его ближайших помощников. Тем более, не надо забывать, что строили первый завод. Конечно, пригодились навыки строительства винокуренных заводов, и все же темпы впечатляют и по нынешним временам.

   Ниже основного завода чуть позднее соорудили еще одну плотину с лесопильной и мукомольной мельницей. Есть предположение, что на второй плотине действовал и неучтенный медеплавильный завод.

   Вполне вероятно, предприниматели ХУШ века, как и все последующие, по возможности старались платить налоги поменьше. Во всяком случае, стремительное обогащение медных королей наталкивает на такую мысль. В пользу “обвинительной” версии свидетельствует и обнаружение еще двух неучтенных твердышевских заводов.

   Кстати, выплыли они наружу через тридцать шесть лет после смерти Ивана Борисовича. Нашел их дотошный берг-инспектор Петр Томилов при обследовании заводов, забираясь в такую глушь, куда до него госслужащие не хаживали.

   Первый медеплавильный завод, вопреки известной пословице о первом блине комом, оказался самым удачным. Он обладал наивысшей на Южном Урале производительностью, входя в первую пятерку аналогичных заводов России. Центральная контора по техническому управлению всеми твердышевскими предприятиями находилась в Воскресенске.

   Самой сложной проблемой в начале заводской деятельности Твердышевых и Мясникова оказалось обеспечение заводов рабочей силой. Даже в 1761 году в отчете говорится, что за неимением приписных крестьян “заводские работы исправляются с трудом”.

   При оформлении документов на покупку Воскресенского завода Сенат разрешил купцам приобрести 400 душ крепостных крестьян, что сразу создало юридическую коллизию. По законам того времени купцам не дозволялось иметь крепостных, в то же время купленные не были и вольнонаемными рабочими. Такая двойственность не раз приводила к волнениям и забастовкам, мешала производству. Увеличение численности работных людей было постоянной заботой хозяина. На Воскресенский завод он дополнительно переселил 756 душ мужского пола из сел Никольского и Архангельского Симбирского уезда, купив их у поручика Ивана Шереметева, затем 127 человек “непомнящих родства” из Кандыбской слободы Оренбургской губернии.

   Завод постоянно наращивал выпуск меди, хотя темпы развития были невелики, что характерно для крепостнической системы. Медь воскресенцы выплавляли до конца Х1Х века, давая прирост продукции в пределах одного-двух процентов. В восемнадцатом веке среднегодовое производство составляло 7833 пуда чистой меди, в девятнадцатом - 12 800.

   Удачный старт окрылил заводчиков, новое дело оказалось весьма прибыльным, затраты быстро окупились и полученная прибыль позволяла вести дальнейший поиск месторождений, приступить к расширению производства, к строительству следующих заводов.

   2. Берсудский

   Одновременно с борьбой за право на восстановление Воскресенского Твердышев подал заявку и на строительство медеплавильного завода на реке Берсуде, притоке Камы. Берг-коллегия 2 мая, того же 1744 года, издает указ, удовлетворяющий прошение. Однако вскоре стало ясно, что месторождение руды здесь значительно беднее, нежели Каргалинское, поэтому Берсудский, пущенный в дело в 1748 году, Твердышев продал земляку А.И.Маленкову.

В данной ситуации новый заводовладелец в очередной раз проявил завидную гибкость мышления, умение вовремя отказаться от меньшего, чтобы получить большее.

   3. Преображенский

   В глухом, труднодоступном месте нашел Твердышев подходящие условия для своего очередного детища.

   На реке Зилаир, притоке Сакмары, впадающей в Урал, плотину можно ставить раз в пять короче обычной. Рядом обилие леса, в округе все необходимые материалы. Горновой камень, огнеупорная глина, песок, известняк - все в радиусе до сорока пяти верст. Ровная площадка окружена такими высокими каменными утесами, что никакие крепостные стены не надо строить. Правда, и минусы немалые. До Каргалинских рудников 200 верст. Значит, потребуется не меньше тысячи лошадей, чтобы за год совершить шесть-семь поездок за медной рудой, подвезти 120 тысяч пудов руды, необходимых для работы завода в течение года. Отправка чистой меди отсюда тоже неудобна. Везти-то надо на север, а Зилаир течет на юг. Придется медь доставлять сухим путем за сто верст к берегу Белой. Там грузить в барки и отправлять к Нижнему Новгороду.

   И все же плюсы перевешивают. Главный плюс: колоссальная прибыль от цветного металла. Недаром слитки меди напоминают слитки золота.

   На производство пуда меди Твердышев расходовал от 1 рубля 50 копеек до 1 рубля 70 копеек при цене в Петербурге от 11 рублей до 12. В разговоре с князем М.М.Щербатовым Иван Борисович утверждал, что ни один заводчик не тратит на производство пуда меди больше двух рублей с четвертью.

   Правда, если вникнуть в детали, прибыль представляется все же не сказочной. Есть немалые транспортные расходы. Кроме того, существовала государственная регламентация, ограничивающая аппетиты заводчиков. Из каждых десяти пудов по свободной цене можно продать три пуда, шесть шло в казну по фиксированной цене в 5 рублей 50 копеек за пуд, последний пуд полагалось сдать бесплатно.

   Чтобы компенсировать ограничения, и ставили, по всей вероятности, потайные заводики. Снижая транспортные расходы, старались поменьше нанимать возчиков со стороны, больше отправлять в поездки за рудой и с готовой продукцией собственных, купленных крестьян.

   В бухгалтерии плюсов и минусов купцы-заводчики разбирались. Ясно, что, занявшись медью, напали на золотую жилу. Повсему поэтому, отладив работу первого завода, продав не очень удачный второй, Берсудский, Твердышев подыскивает место к строительству третьего и в 1748 обращается с прошением в Оренбургскую губернскую канцелярию. Он пишет, что найдено удобное место “к строению нового медеплавильного же завода”.

   31 июля разрешение Ивану Борисовичу дано “яко уже известному и в тех делах опробованному человеку”. Как говорят, вначале ты зарабатываешь авторитет, потом авторитет работает на тебя.

   Завод, названный Преображенским, 18 сентября 1750 года выдал первую медь, став крепким середнячком в ряду уральских заводов.

   Производил он по 6 тысяч пудов меди ежегодно и, несмотря на частую смену владельцев, не снижал производительности, оставаясь источником немалой прибыли своим хозяевам.

   Заводской поселок во времена Твердышевых насчитывал 130 дворов, стоял в верховьях реки Урман-Зелаир на горе. Со всех сторон возвышались скалы. Плотина была длиной всего в 36 саженей.

   4. Богоявленский

   Работал, как мы знаем, Твердышев не один, потому вел дела широким фронтом, параллельно искал рудники не только с медной, но и с железной рудой, строил и отлаживал очередной завод, стремился застолбить за собой как можно больше перспективных земель. Так рудопоисковая партия начинающих заводчиков уже 16 июля 1747 года побывала на уникальной железорудной горе Атач (Магнитная) и “на той горе и под горой поставлены три столба с вырезанием литер помянутых заводчиков”. Тут же Твердышев оформляет заявку и подает прошение в Оренбургскую губернскую канцелярию, где без особых проволочек месторождение в числе прочих записывают за ним. Получилась еще одна юридическая несуразица. Гора находилась за российской границей, “на киргизской стороне”, на левом берегу Урала. На этом основании многие претенденты, в том числе и Оренбургское казачье войско, пытались отсудить гору у владельцев Белорецкого завода, но безуспешно.

   Одновременно надо было решать проблемы рабочей силы, подбора специалистов, обучения купленных крестьян заводским специальностям, организации личного хозяйства работников, снабжения продуктами и так далее и тому подобное. Не успев отпраздновать пуск очередного завода, пассионарий уже готовил документы на строительство следующего. В первую очередь обращался в Оренбургскую губернскую канцелярию, затем бумаги шли в Берг-коллегию, и окончательное решение принимал Сенат. Такова была общая схема.

   Как правило, приступал к строительству, не дожидаясь официального ответа из Петербурга. Возможно, иногда вопрос решался на уровне Берг-коллегии, не доходя до Сената. Потому и возникают споры о точной дате рождения заводов. К примеру, автор очерков по истории русской промышленности П.Г.Любомиров считает годом основания Богоявленского завода 1752-й, автор истории металлургии Урала Д. Кашинцев 1751-й.

   Разночтения вызывает и разный подход к определению официальной даты рождения. Что логичнее, считать, что завод родился, получив документ о разрешении на строительство, или пустив его в эксплуатацию? Документ, это, как бы, свидетельство о браке юных супругов. Первая же плавка, скорее, ассоциируется с первым криком ребенка. На практике дату выбирают достаточно случайно, и раз выбрав, от нее не отступают. Наверное, это и правильно, иначе можно утонуть в изысканиях, получая все новые результаты. Архивы бездонны.

   Впрочем, мы отвлеклись, обратимся к истории Богоявленского завода, тем более что немало наших читателей бывали в городе Красноусольске, обязанному ему своим рождением.

   16 декабря 1751 года Берг-коллегия выдала разрешение на постройку медеплавильного завода неподалеку от места впадения реки Усолки в реку Белую. 25 декабря 1752 была получена первая плавка.

   Точные даты из архивных источников приводит Н.М.Кулбахтин, автор книги “Горнозаводская промышленность в Башкортостане. ХУШ век”. Дело вкуса, выбрать понравившуюся дату для юбилейных торжеств.

   Интересно, что, судя по документам, работа по устройству плотины была выполнена всего за одно лето. Может быть, значительную часть работы сделали еще до получения официального разрешения из Петербурга? Пришлось насыпать и укрепить тело плотины длиной 400 сажен, в то время как в Преображенском мы встретили плотину всего в 37 сажен, построить весь набор производственных, вспомогательных, служебных, жилых помещений. В их числе три корпуса с шестью медеплавильными печами, передельная фабрика, лесопилка, мукомольная мельница, кузница, котельная, амбары, склады и т.д. Вряд ли, все это за один год.

   Руду возили с многочисленных рудников Каргалинского месторождения уже за 250 верст. Несмотря на то, что содержание меди в руде редко превышало три процента (так по отчетам), завод по производительности входил в число шести лучших предприятий в России. Среднегодовая производительность в первые десятилетия составляла 10 тысяч пудов меди.

   В настоящее время на берегах реки Усолки, недалеко от места, где был расположен медеплавильный завод, никак не относящийся к экологически чистому производству, размещается один из лучших курортов Башкирии - Красноусольск.

   5. Архангельский

   В разгар интенсивного строительства Богоявленского завода, когда предпринимались шаги по строительству железоделательных заводов на реках Авзяни и Тирляни, был подписан контракт и на строительство очередного медеплавильного завода. В Оренбурге разрешение было получено 1 сентября 1752 года, а из Берг-коллегии положительный ответ пришел 1марта 1753 года.

   И снова вопрос: что считать датой рождения нынешнего районного центра, большого села Архангельское, существующего с тех давних времен? Тем более рядышком еще одна дата: уже 2 декабря 1753 года завод выдал первую медь.

   В прошениях заводчиков место, определенное под завод, находилось в 70 верстах от Уфы на реке Аксын, левом притоке Инзера, впадающего в реку Сим. В 1755 году в Уфимской канцелярии они, по заведенной тогда практике, оформили купчую на окрестные земли. 115 тысяч десятин земли в бассейнах рек Инзер, Сим, Баса, Верхняя и Нижняя Кургаши, Зилим, Чик, Аксын, принадлежащих башкирам Курпеч-Табынской волости, были куплены за 200 рублей.

   Предание донесло до нас диалог двух старых приятелей - Ивана Твердышева и Яхина Янибекова - на тему о правомерности подобных сделок. Разговор шел о землях под Белорецкий завод.

   - Говорят, Иван Борисович, прибыль-то ты себе сверхвеликую взял. За бесценок у Баима земли отхватил.

   Твердышев в это время с довольной улыбкой оглядывал крепко сколоченный стол, заставленный едой. После того, как кухарка приготовила обед, он отправил ее домой, наказав, чтобы в этот день его никто не беспокоил, если не случится что-либо из ряда вон.

   Угощение состояло из сытной и разнообразной пищи. В деревянных тарелочках радовали глаз соленые и маринованные грузди, опята, маслята, на большом блюде горой лежали куски баранины и конины, посреди стола несколько графинов с водкой, настоянной на смородине, бруснике, рябине.

   На последние слова Яхина хозяин сверкнул острым взглядом, крякнул. Взял графин, налил в кружки граммов по сто, подал гостям.

   - Ну, друзья, как отцы учили, вначале лапшу хлебаем, потом водочку махаем.

   Принялись за еду. Немного поев, Твердышев взял кружку, задумчиво протянул:

   - Значит даже ты, самый умный из всех башкир, кого я встречал, считаешь, что неправедно землю отхватил? Ладно, ладно, ничего не говори, - движением руки остановил гостя, смущенного таким оборотом разговора. - Хочу, чтобы ты, именно ты, все правильно понял. Тогда, думаю, и остальные поймут. Скажи-ка, землю я у кого купил?

   - У Баима. Здесь его кочевье.

   - Хорошо. Земля была баимова. Кто он? Богатый хозяин. Такой же, как я. Один хозяин купил товар у другого. Мог землю он другому продать? Запросто. Мог еще дешевле уступить? Кто знает. По всякому купчие оформляются, то тебе ведомо. Я его за горло не брал, в угол не загонял. Все по-доброму. С согласия общества. Купец торговался с купцом. Ни в чем своей вины не вижу. Что скажешь?

   - Что я тебе скажу, Иван? Такие порядки, не нами заведенные, такое время сейчас. Разве можно виноватить жизнь за то, что она не стоит на месте.

   - Спасибо, Яхин. Теперь другая сторона. Я строю завод. Металл всем нужен: и русским, и башкирам. На строительстве работают, лес рубят, возят его сотни башкир. Я им деньги плачу. Значит, есть польза?

   - Правильно, Иван. Можно, конечно, и дальше только лошадей пасти, но другие народы вперед идут. Нам тоже нельзя стоять на месте. Я много лет жил среди русских и одну пользу вижу в том. Башкиром я был, башкиром остался, но повидал и узнал много того, что земляки пока не видели, не знают.

   - Завидуют? - горьковато, понимающе усмехнулся Твердышев, сполна вкусивший и светлого, и темного в отношениях с людьми.

   - Есть немного, - ответная усмешка Яхина была снисходительна и печальна.

   Неоднозначно проходил процесс внедрения нового в устоявшийся веками уклад жизни местного населения, и все же, “страниц печальных не смывая”, надо признать, что с заводами в глухие места Башкирии шел другой образ жизни. Взаимопроникновение разных культур обогащало всех, открывало разнообразные варианты хозяйствования, раздвигало горизонты. Шел нормальный процесс развития цивилизации.

   Завод был поменьше предыдущих, имел четыре плавильные печи. Видимо, на размерах сказался недостаточный запас воды и удаленность от Каргалинских рудников, отстоящих от Архангельского за 300 верст. Набор стандартных фабрик, печей, горнов, молотов обеспечивал среднегодовое производство в 4-5 тысяч пудов чистой меди. Такие показатели считались средними в горнозаводской промышленности края.

   За Архангельским заводом в конце ХУШ века числились деревни Ирныкши, Зилим, и село Архангельское с населением 3.397 человек. Завод и заводской поселок, как и все им подобные, кроме Преображенского, были обнесены “деревянным оплотом с башнями и раскатами, которые снабжены пушками”.

   6. Верхоторский

   Последним по срокам строительства в ряду медеплавильных заводов Твердышевых стоит Верхоторский. Построили его рядом с первым, Воскресенским, в 11 верстах вверх по реке Тор, тем самым как бы замкнув круг медной эпопеи. Завод располагался на полпути от Уфы до Оренбурга, в 90 верстах от Стерлитамака. Первая плавка была произведена 12 июля 1759 года.

   Верхоторский завод поначалу был небольшим, имел одну фабрику с тремя печами и выдавал ежегодно от 3,5 до 4,5 тысяч пудов меди. Через год после пуска при заводе даже не было ни селения, ни церкви, все работы производились работными людьми расположенного рядом Воскресенского завода. Затем Твердышевы, наделенные дворянскими званиями, получили возможность покупать крепостных в большем числе, и появилось Верхоторское селение. Через двенадцать лет после начала производства меди здесь уже числилось 1548 душ мужского пола. Со временем в окрестностях возникла группа деревень, принадлежавших заводу: Татьяновка, Скворчиха, Осиповка, Ивановка, Ромадановка, Торекле с населением в несколько тысяч человек.

   Позднее построили еще одну плавильную фабрику с двумя печами, и производство меди увеличилось в два с лишним раза. Река Тор оказалась самой продуктивной, оба завода на ней просуществовали дольше всех медных заводов компании. Они продолжали работать еще в начале двадцатого столетия и за полуторовековое существование произвели практически равное количество меди, примерно по 1.600.000 пудов.

   Верхоторский завод перестал действовать в 1913 году.

   Завершая краткий рассказ о медных заводах Твердышева и Мясникова, подивимся смелости и предприимчивости этих людей. Они взялись за незнакомое дело, не имея соответствующего образования, и с первых шагов так поставили производство, что через несколько лет после начала медной эпопеи стали признанными авторитетами в металлургии.

   Не изобрели новых станков, оригинальных технологий, но применили хорошо известное в таких масштабах и так умно, что сразу встали в ряд лучших заводчиков России. Похоже, что главным стимулом их деятельности были деньги. Что производить, было безразлично, медь или селитру, железо или водку, лишь бы дело давало максимальную прибыль. Даже одно время завели небольшую пуговичную фабричку. Видимо, она играла роль вспомогательной службы, чтобы снабжать тысячи своих крестьян-работников.

   Несмотря на то, что удача сопутствовала купцам в медной отрасли, они, как мы знаем, параллельно вели успешный поиск и железной руды, примериваясь, выжидая удобный случай, чтобы заняться производством железа. Не сразу, не вдруг пошло дело, были пробы, ошибки, не было лишь уныния и безверия. Не получалось в одном месте, тут же переключали внимание на другие объекты и своего добивались.

 

   Заводы железные

   1. Катав-Ивановский

   Еще одно ценное качество предпринимателя Ивана Борисовича Твердышева - умение ждать. После установления именных столбиков на горе Магнитной, казалось, самое время закрепить за собой уникальное месторождение строительством железоделательного завода. Однако он не торопится, не распыляется, отлаживает начатое дело с медными заводами, сделав самое главное, застолбив за собой права на руду.

   Проходит пять лет, прежде чем компаньоны занялись железными делами. К сложной истории со строительством заводов на базе горы Магнитной мы обратимся чуть позже, а пока будем исходить из хронологии введения в действие железоделательных предприятий.

   Первым в этом ряду стоит Катав-Ивановский завод.

   До сих пор названия заводов никак не увязывались с именами заводчиков. Видимо, с годами, как это часто бывает, задумался наш герой о бренности всех благ материальных. Все проходит, все забывается, дольше всего земного в памяти людей держатся населенные пункты. Вот и решил глава компании дать свое имя новому поселению. Появился на реке Катаве завод Ивановский, то бишь, Катав-Ивановский.

   Прошение в Берг-коллегию о возведении завода на притоке Юрюзани Иван Борисович подал в сентябре 1754, а строительство велось до 1759 года. Оформил приобретение территории с богатыми лесами, месторождениями руд в бассейнах рек Юрюзань, Сим, Катав в 1756 году, заплатив башкирам Кудейской, Трухменской и Куваканской волостей 400 рублей.

   Начиналось дело также с возведения плотины, единственным источником энергии по- прежнему оставалось водяное колесо, но в отличие от медных заводов выше и объемнее ставились печи, мощнее молоты. Две домны возвели в каменной фабрике, кричная фабрика состояла из двух корпусов, число кричных горнов со временем довели до 14, расковочных - до 15, здесь же якорный молот. Руду возили от месторождений, расположенных сравнительно недалеко, на расстоянии до 45 верст. Были обязательные пильная фабрика, мукомольная, кузница, кирпичный сарай с обжигательной печью, каменные и деревянные амбары, где хранились чугун, железо, руда, уголь.

   Катав-Ивановский завод стал одним из самых мощных, стабильных на Южном Урале. В год он производил от 135 тысяч пудов до 200 тысяч, в благоприятные годы до 250 тысяч пудов чугуна, что было наиболее высоким показателем в компании Твердышевых- Мясникова. По оценке П.С.Палласа завод был “знатнейшим и самым первым”.

   2. Усть-Катавский

   В 23 верстах от Катав-Ивановского ниже по течению той же реки Катав возник второй завод. По данным Д.Кашинцева основан он в 1758 году, в 110 верстах к западу от Златоуста. Получил название Усть-Катавского, поскольку построен неподалеку от устья одноименной реки.

   Полагают, что он играл роль филиала своего старшего собрата, и даже пошлину с него брали через Катав-Ивановск. Задуман был как передельный, вспомогательный, так как на основном заводе не справлялись с переработкой чугуна. Четыре кричных горна, пять расковочных и один якорный молоты составляли основу производства.

   Несмотря на вспомогательный характер завода, он успешно пережил все сложные моменты развития края, получил статус города и в наше время снабжает трамвайными вагонами всю Россию.

   3. Юрюзань-Ивановский

   При становлении железоделательного производства Твердышев продолжал действовать широким фронтом. Четыре завода, расположенных в бассейне реки Юрюзань, он создавал параллельно. Продолжая отлаживать и достраивать Катавские заводы, в 1758 году обращается с прошением о постройке еще одного молотового завода. Видимо, первоначальные расчеты по производительности строящихся и планируемых заводов были неточны, и приходилось на ходу вносить существенные коррективы. Получилось, что Усть- Катавский завод был нужен лишь для переделки чугуна Катав-Ивановского. Потом оказалось, что и его мощностей не хватает. Понадобился третий завод. В ходе его строительства решили ставить здесь и доменное производство.

   После первого обращения прошло пять лет, прежде чем получили первый чугун. Место под третий железоделательный завод выбрали на реке Юрюзань, притоке реки Уфы, в 90 верстах от Златоуста. Назвали его Юрюзань-Ивановским. Расположение было весьма удачно: основные рудники Буланский, Верхне-Буланский, Усть-Буланский находились всего в 30-35 верстах, горновой камень - в 8 верстах, известковый камень совсем рядом.

   Пусковая плавка произведена 22 февраля 1763 года. К пуску завод располагал домной и шестью молотами. Позднее построили еще одну домну и восемь молотов.

   Юрюзань-Ивановский завод производил в восемнадцатом веке от 50 до 180 тысяч пудов чугуна, уступая по производительности ведущим заводам Южного Урала.

   4. Симский

   В самом начале книги упоминался брат Ивана Семеновича Мясникова. Пути с ним неожиданно пересеклись в районе Катавских заводов.

   Матвей Иванович получил ответ на свое прошение из Берг-коллегии, датированный 16 марта 1759 годом. Ему разрешили строить доменно-молотовый завод на реке Куряклы, недалеко от места впадения в реку Сим. Он оказался нежелательным конкурентом в сфере экономических интересов Ивана Твердышева, и реакция последовала незамедлительно. Уже через полтора месяца, 6 мая, в Берг-коллегии исправили свою “ошибку” и издали другой указ, в пользу более солидного заводчика. Буквально следом за указом, летом того же года, начинается строительство Симского завода.

   По всей вероятности, первое десятилетие он действовал без доменного производства, только как молотовый. Кричная фабрика имела 18 горнов и 12 молотов. Здесь перековывался чугун с Ивановских заводов. Производительность первое время составляла до 50-60 тысяч пудов железа. В последних десятилетиях восемнадцатого века это довольно крупный завод с двумя домнами. Производительность составляла от 110 до 190 тысяч пудов чугуна.

   5. Белорецкий

   Чтобы не нарушать композицию, в перечне заводов кратко обозначим по общей схеме и завод Белорецкий - предмет нашего основного внимания.

   Решив рано или поздно заняться производством железа, Твердышев поначалу предпринял меры по укреплению своих позиций в верховьях реки Белой. Столкнувшись с конкуренцией графа Шувалова, конфликтовать с всесильным сановником не стал, ограничился обозначением своего присутствия на реке Тирлян и принялся за интенсивное строительство заводов в бассейне Юрюзани. Когда Катав-Ивановский завод прочно стал на ноги и началось возведение Усть-Катавского и Юрюзань-Ивановского, Твердышев возвращается на берега Белой. После долгих перепитий, переносов сроков и места строительства, в 1762 году началось возведение Белорецкого завода, 9 декабря 1767 произведена первая плавка. С тех пор двести тридцать пять лет, больше, чем на любом другом твердышевском заводе, плавили здесь чугун, ковали железо.

   По экономическим соображениям в 2002 году домны и мартены были выведены из эксплуатации. В рамках Белорецкого металлургического комбината основным осталось сталепроволочно-канатное производство - главная опора и надежда белоречан.

   

   Конфликты

   При жизни Ивана Борисовича Твердышева внутри компании острых, затяжных конфликтов, облеченных в форму документов, не зафиксировано. С конкурентами дело тоже не доходило до подачи прошений и судебного разбирательства. Даже с местными жителями Иван Борисович, кажется, ни разу не поссорился.

   С годами среди значительной части башкир зрело понимание истинной ценности проданных чуть не даром огромных массивов земли, но “от башкирцев никаких жалоб и от заводчиков неудовлетворения не бывало”.

   И все же совсем без споров, без разногласий разве кто прожить может?

   Мы видели, что непростая ситуация сложилась с началом строительства Симского завода, когда Берг-коллегия через полтора месяца изменила свое решение в пользу Твердышева, отказав родному брату его зятя. Вряд ли прошло там все гладко, но уладить спор сумели без излишнего шума.

   Похоже, назревал конфликт и в начале пятидесятых. В 1752 году оба компаньона обратились к оренбургскому начальству с просьбой, разрешить им построить железоделательный завод, который был необходим не только “для чаемого прибытка”, но и для покрытия потребностей медеплавильных заводов в железных деталях.

   Такое разрешение выдали не сразу, вначале предложили, используя сыродутные печи, определить качество найденной руды, размеры месторождения, найти удобную площадку и только тогда заключать контракт. Срок установили на год. Несколько месяцев спустя почему-то один Иван Семенович Мясников просит, чтобы ему разрешили ставить доменный завод на реке Авзяни и молотовый на реке Тирляни. Первый он хотел назвать Ивановским, второй Благовещенским.

   У читателя могло сложиться представление, что строить разрешали каждому желающему, мы видели, как легко получал положительные ответы на свои прошения Иван Борисович. Однако далеко не все имели такой “кредит изрядный”. Купцу Гордиевскому, например, отказали в прошении на те же рудники из-за того, что он “капиталу нисколько не имеет, и человек к тому безнадежный”. Заводчикам Масаловым, “людям известным и состоятельным”, отказали потому, что они не аккуратно вносили платежи в казну.

   Просьбу Ивана Мясникова в Оренбургской канцелярии Твердышев опротестовал. Конфликт, казалось бы, налицо, но в документах ни упреков, ни обвинений, лишь указание на факт отыскания авзянского места людьми Твердышева. Желание же строиться на Тирляни Иван Борисович поддержал, выступив поручителем зятя.

   В канцелярии с Твердышевым согласились и разрешили ему ставить завод на Авзяни, Мясникову - на Тирляни. Они “построить и во исправном состоянии создать могут и капиталом к тому достаточны”.

   Относительно зятя сделали существенную оговорку, мол, ему разрешение выдано потому, что поручителем выступил Твердышев.

   По контракту Ивановский и Благовещенский заводы должны были запустить в 1756 году. И вот, незадача: стоило компаньонам приступить к работе врозь, не заладилось ни у того, ни у другого. На Авзяни дела не пошли, можно сказать, по причинам объективным. За то место конкурировали заводчики Мосаловы, они претендовали и на гору Магнитную. Не получив поддержки в Губернской канцелярии, они проделали иезуитский аппаратный ход. Уступили места, якобы, им принадлежащие, графу Шувалову. Тот в апреле 1753 года потребовал в Берг-коллегии оформить всю собственность Мосаловых на свое имя. В ответ на соответствующий запрос Оренбургская канцелярия, не взирая на титул графа, ответила не в его пользу: “Магнитная гора Атач... Мосаловым не принадлежит, ибо она еще в 1747 году, яко рудник, записана за заводчиком Иваном Твердышевым, а в 1752 году, в ноябре и отвод ему учинен”.

   Иван Борисович сделал свой гениальный аппаратный ход: не стал тягаться с мощным столичным конкурентом, хотя и начал уже строить завод, уступил место на Авзяни, благо мест таковых знал достаточно. За гору же похлопотал, прекрасно понимая, сколь она уникальна и сколь баснословно богата. В итоге в Берг-коллегии родился еще один документ. Шувалов 16 ноября 1753 года получил разрешение на постройку Авзяно-Петровского завода (так он стал именоваться вместо Ивановского). По Магнитной горе приняли соломоново решение: “теми, отведенными за него, Твердышева, в горе Атаче, т.е. в Магнитной, тремя рудниками владеть сообща и работать из оных рудников каждому своим коштом и отвозить на свои заводы без расчету и без разверстки, кому, сколько, когда ни вознадобилось”.

   У Ивана Семеновича не получилось с Благовещенским заводом на Тирляни по причинам, скорее, субъективным. Если начало хлопот здесь не было совместной выдумкой компаньонов ради закрепления своих территориально-экономических позиций, то получается, что в одиночку Мясников не справился с обеспечением стройки рабочей силой. Заключив самостоятельный контракт о строительстве завода 12 декабря 1752 года, через год с небольшим, в феврале 1754-го он просит освободить его от данного обязательства: “для построения того завода в ту отдаленную от российских жительств сторону людей нанять отыскать не мог, да и купить к переводу не отыскал же”.

   Врозь не получилось, удача отвернулась. Тогда компаньоны на время ушли от берегов Белой к берегам Юрюзани. Снова работали вместе, и снова удача им сопутствовала, росли заводы.

 

   Дворянство

   Мы уже не раз видели, что едва ли не самой сложной проблемой заводчиков было обеспечение рабочей силой многочисленных предприятий. Если домны, кричные горны, кузницы, мельницы требовали десятков, от силы нескольких сотен мастеровых, то операции по заготовке дров, получению древесного угля, доставке руды нуждались в тысячах работников. Заводчикам то разрешали приобретать крепостных крестьян, то запрещали, в дворянском государстве частная собственность на живой товар была привилегией дворян, и каждая сделка купцов-заводчиков по приобретению крепостных с трудом продиралась сквозь дебри законов, порой противоречащих экономической целесообразности. Можно было нанимать вольных людей, да практически не было свободного населения, готового ехать к далеким горам, в неведомую Башкирию.

   Твердышев искал и находил работных людей. То добивался разового разрешения на покупку крестьян, то узнавал о людях, по каким-либо причинам оторвавшихся от своих общин, “не помнящих родства”, переселял на свои заводы. Поиск отнимал много времени, сбивал темпы освоения богатств края, и тогда 28 ноября 1756 года родилась челобитная на имя царицы Елизаветы Петровны. “За прилежное произведение заводов”, просят Твердышев и Мясников, за “знатное приращение государственных доходов... по примеру прочих старательных заводчиков и фабрикантов из подушного оклада выключить и ... наградить рангами”.

   Бумагу рассматривали неспешно, почти два года. При всем понимании сделанного заводчиками, не испытывали дворяне особого желания принимать в свою касту людей из “суконного ряда”. Дворянство давали лицам низшего звания за выдающиеся заслуги на военной, государственной службе, да и то в исключительных случаях, по протекции сановников, имеющих большой вес при царском дворе, знающих нравы и кухню аппаратных интриг. Тем значительнее достижение дворянского звания нашими героями, имевшими к тому времени такие успехи в медной промышленности, что они оказывали влияние на хозяйство всего государства.

   В 1751 году Воскресенский и только начавший действовать Преображенский произвели 8.322 пуда меди, через три года, вместе с введенными в строй Богоявленским и Архангельским, заводы Твердышева дали 24.117 пудов меди. Это было 40 процентов всей уральской меди. О братьях Твердышевых и супругах Мясниковых заговорила вся знать Петербурга и Москвы. Нельзя было не видеть, что глава компании Иван Борисович выплавку меди “умножил так, что и прежде бывшие до него в Российском государстве и издавна... имеющие свои заводы и не в таком пустом и опасном месте, но внутри самой Великороссии, и ни один толикого плодоприношения во умножении меди не показал”.

   Чиновничий аппарат проскрипел в Берг-коллегии, в Сенате и дал добро на представление к дворянскому званию.

   24 августа 1758 года два Ивана, Твердышев и Мясников, имели аудиенцию в царских палатах, у императрицы Елизаветы Петровны, дочери Петра 1, где и были пожалованы дворянскими званиями и чинами коллежских асессоров, составлявших восьмой класс из 14- ти в петровской Табели о рангах. За “принесение казенной и государственной прибыли”.

   С рабочей силой стало немного легче. В 1760-1761 годах приобретено 2918 лиц мужского пола, всего с 1752 по 1761 год 6.543 крестьянина. Одна душа стоила в среднем 25 рублей. Таким образом, Твердышев и Мясников были теперь и заводовладельцы, и помещики, вроде бы, владельцы крепостных душ.

   Почему “вроде бы”? Среди представителей дворянства было так много ревнителей чистоты “голубой крови”, что и в законах отражалось деление дворян на полноправных и на не совсем полноправных. Тем же заводчикам, несмотря на присвоение дворянского звания, запрещалось иметь крепостных “на дворянском праве”, от того, что они в службе “воинской, статской и придворной не бывали”.

   Несмотря на формальный запрет иметь крепостных, фактически заводчики были полновластными хозяевами своих работных людей. В год основания Белорецкого завода, в 1762 году, на всех предприятиях Твердышевых и Мясникова числилось 7.288 душ мужского пола собственных покупных крестьян.

   Где покупали крестьян? Иными словами, откуда родом предки значительной части русского населения Башкирии? В описании Симбирского Спасского девичьего монастыря, изданного в Москве, в 1852 году, приведен перечень деревень, частично или полностью купленных заводчиками Твердышевыми и переселенных в Башкирию:

   Симбирский уезд:

   1744 год, села Покровское, Хилково.

   1752 год - села Архангельское, Шемурша, Никольское, Шереметово.

   1757 год - в Сурских вершинах село Тимошкино; Водорацкое.

   1759 год - Сызгань, Белый ключ, Богородское, Ромодановка.

   1760 год - Пречистенское, Козлино, Папуз, дер. Скрыпина, село Архангельское, Жемковка.

   1761 год - село Богоявленское, Арская слобода, Воскресенское, Лаишевка, Максимовка.

   Ставропольский уезд, 1759 год, село Архангельское, Городищи, дер. Асановка.

   Саранский уезд в Рудненском стану, 1760 год, дер. Каргалейка, сельцо Княжуха.

   Арзамасский уезд в Залесском стану, 1761 год, село Ветошкино, Владыкино, Никитино, село Лопатино, дер. Орехово, село Муратово, дер. Орловка.

   Алатырский уезд, Пьяный стан, 1760 год - пять деревень.

   Были перемещения купленных крестьян и внутри Башкирии. В 1761 году куплены в Уфимском уезде, для заводской работы крестьяне дер. Ураковка, Чесноковка, Ерали.

   Несмотря на многочисленные покупки то на дворянском, то на казенном праве, рабочих рук не хватало. Следует иметь в виду, что в числе купленных тысяч ревизских душ числились все представители “мужеска пола”, от младенцев до старцев, поэтому фактически работоспособного люда было гораздо меньше.

   Особенно обострил ситуацию указ Екатерины П, изданный ею чуть ли не сразу после восшествия на престол, запретивший покупать деревни к заводам.

   Некоторое время заводчики выходили из положения следующим образом. По деревням ездили приказчики и давали деньги вперед, в счет будущих отработок. Желающих находилось немало среди бедноты. Трудно было устоять перед соблазном живых денег тем, кто не мог уплатить подати, не имел ни припасов, ни средств к существованию. Получив на руки рублей десять, рассчитавшись с подушной податью, получив паспорт, они оставляли часть денег домашним и уходили на завод.

   Года на два-три такая схема оказалась действенной, потом люди перестали наниматься под “задаточные” деньги. Многие не могли отработать аванс, чему содействовала администрация, заинтересованная в превращении наемного работника в “вольного каторжника”. Отсюда неизбежные побеги, погони, закабаление.

   За поимку беглеца платили рубль, который у него же и вычитали из зарплаты. Дело дошло до того, что Берг-коллегия запретила задаточные деньги.

   Иван Борисович пишет пространную челобитную, пытаясь объяснить, что ситуация тупиковая и нужно принять меры для обеспечения заводов рабочими руками: “Известно, что те заводы не внутри российских жительств, где вольнонаемных работников без труда иметь можно было, а внутри Башкирии, где в близости работников нет, ибо башкирцы, живущие около заводов - к работе не приобыкновенной и в подушном окладе не состоящий, а потому и в деньгах нужды не имеющий, питающийся от скотоводства народ, ни в какие работы не нанимаются, кроме найма под привоз руды... А вновь деревни покупать за состоявшимся в 1762 году о непокупке к заводам деревень Указом нам, нижайшим, не можно”... вынуждены ... “половину тех своих заводов оставлять без действия”.

   После нескольких демаршей заводчиков “задаточные” деньги вновь разрешили, указав, что держать “задаточников” можно не больше года, а хлеб им продавать не дороже средней стоимости. Указ Берг-коллегии вышел, но проблема с рабочей силой осталась. Она была решена уже после отмены крепостного права, после уничтожения дворянского права на живой товар.

 

   Благовещенский -Тирлянский - Белорецкий

   Задуманный в 1752 году завод Благовещенский на реке Тирляни Иван Семенович Мясников не построил, но компаньоны никогда не сомневались, что сюда они вернутся.

   Нельзя было отказаться от такого чуда, как гора Магнитная, состоявшая из магнитной руды, с содержанием железа до 65 процентов, с минимумом вредных примесей. Нельзя было не использовать энергию реки, позволявшую иметь доменно-молотовый завод. Вокруг изобилие леса. Река течет на запад, по ней можно доставить железо в самые развитые районы России, отправить за границу. Все было учтено Твердышевым, и несколько семей постоянно жило недалеко от места впадения Тирляни в Белую, охраняя завезенный материал, выполняя хозяйственные работы и поджидая владельцев.

   Запустив мощный механизм возведения четырех заводов в бассейне Юрюзани, уже не Мясников, а сам Твердышев 12 февраля 1759 года подает прошение в Оренбург о строительстве завода на Тирляни, которая “содержать может для плавки чугуна одну домну и для ковки железа 4 молота, а лесов имеется около того места с довольностью разных родов, а именно: сосновой, осиновой, березовой и лиственишной, которые к строению завода удобны и на угольное жжение удобны, а по близости... других, построенных как их высокографских сиятельств Александра и Петра Ивановичей Шуваловых и барона г-на фон Сиверса, так и других ничьих заводов не имеется...”

   В последних словах явственно звучат отголоски случайного столкновения с сильным мира сего - графом Шуваловым.

   Прошение по заведенному порядку поступает в Берг-коллегию, и 6 мая выдается разрешение на постройку завода. На карте 1759 года, составленной, кстати, на диво аккуратно и точно, на месте современного Белорецка указана лесопильная мельница и четко выведено: “Место, удобное для гавани”, рядом с устьем реки Тирлян стоит название “Тирлянский завод”.

   Далее, 8 декабря, под будущий завод отводят участок, а летом следующего года в Уфе со старшиной Катайской волости Даутом Еналиным оформляется купчая на 40 тысяч десятин за 240 рублей. Затем приобретается еще 139 тысяч за 360 рублей.

   Казалось бы, как обычно дело быстро пойдет к завершению, но речка Тирлян и со второго захода не захотела работать на компанию. Мы не знаем, много ли успели сделать на месте строительной площадки, была ли в то время плотина. Несколько надуманным представляется мотив для отказа от строительства завода. Мол, в сухое лето 1761 года выяснилась маловодность Тирляни и, соответственно, недостаток энергии водяного двигателя. Однако племянница Ивана Борисовича через сорок лет поставила на этом месте завод, и он работал долгие годы.

   Возникает ощущение чего-то недосказанного. Не вяжется вялость вокруг тирлянского места с напористым характером главы компании. За десять лет, с подачи первой заявки, практически никакого реального результата. Может, он с самого начала не собирался ставить здесь завод и тянул время, чтобы отвести внимание всесильных конкурентов от очень удобного места, где и построил затем один из самых удачных своих заводов - Белорецкий?

   Как бы то ни было, 30 апреля 1762 года Твердышев обращается к Оренбургскому горному начальству с просьбой, перевести строящийся на реке Тирляни завод ниже по течению реки Белой.

   Дальше механизм, по всей вероятности, следующий. Из Оренбурга идет ходатайство в Петербург, в Берг-коллегию. Там положительное решение принимается 18 июля 1762 года, что и стало официальной датой рождения завода. Ответ из Берг-коллегии идет в Оренбург, где Горное начальство 14 октября издает свой разрешительный документ, в котором дублирует вышестоящий указ о переносе завода на новое место и о его новом названии.

   Такая вот довольно сложная картина рождения Белорецкого завода, не раз провоцировавшая жаркие дебаты о дате, играющей роль первого колышка в истории комбината и города. Кто-то имел доступ к одним документа, кто-то - к другим. Кто-то считал самым весомым аргументом чугунную доску, вмонтированную в кирпичную стену доменной фабрики, с датой 1752. Думается, после предыдущего изложения картина вполне ясна. Вот только с чугунной доской как быть? Откуда она взялась, кто и когда ее вмонтировал?

   Есть несколько версий. Предположим, что отливка была сделана в твердышевские времена. Тогда о чем она может свидетельствовать? Только о том, что хозяева считали годом рождения Белорецкого завода свое первое намерение о строительстве Тирлянского завода. Нам такая логика явно не подходит. Завод или есть, или его нет. Нельзя быть немножко беременной.

   Еще указанное допущение может свидетельствовать о том, что, обратившись в 1752 году за разрешением на строительство, Мясников сразу заказал доску, а потом, когда монтировали стену доменной фабрики в шестидесятые годы, за неимением доски с датой 1762 года, взяли да и установили старую. Похоже это на серьезных заводчиков? В принципе такое могло быть. И что? Только то, что практики-реалисты способны были подшутить над своими потомками.

   Большего внимания заслуживает версия об элементарной ошибке. Дата 1752 год встречается у отдельных авторов, не знавших последовательности событий, не располагавших соответствующими документами. Во время очередной реконструкции уже в период новой или новейшей истории могли отлить доску с неправильной датой и установить ее к какому-либо юбилею.

   Документы неопровержимо свидетельствуют в пользу 1762 года, а предысторию имеет каждая история.

 

   Становление завода

   Первая компактная группа крестьян в 1762 была куплена в селе Никольское- Шереметево в Среднем Поволжье. С большой долей вероятности можно предположить, что именно они и стали первыми жителями нового поселения. На следующий год приехали крестьяне из деревень Кузьмодемьянское, Пичугино Симбирского уезда. В 1763 году поселок уже состоял из 133 дворов. Затем из Лопатино Арзамасского уезда прибыли 472 мужчин и женщин, начавших строить 63 дома.

   Одновременно с жильем построили контору, кузницу, склады, кирпичный сарай. Сразу начали изготовление кирпича для домны и горнов. Один из первых объектов - церковь площадью в 40 квадратных сажен и высотой в шесть аршин. Заложили три господских дома по 48 квадратных аршин.

   Большая часть сил, внимания уделялись строительству плотины. Беспрерывной чередой тянулись подводы с коробами земли. Требовалось отсыпать в длину 370 сажен грунта, в ширину - 12, высотой от пяти до десяти аршин, укрепить деревянными срубами - свинками.

   Опыта и мастерства требовало устройство вешняка - прореза в теле плотины, через который уходил избыток талых и дождевых вод. Требовался точный расчет, чтобы оптимально использовать водную энергию, с одной стороны, не допускать потерь воды, с другой - переполнения пруда, грозящего наводнением или разрушением плотины.

   Одним из главных элементов любого завода той эпохи был ларь - мощный водовод четырехгранной формы, сделанный из массивных бревен. Становым хребтом он тянулся на сотню и более метров между заводскими фабриками. От него шли отводы из труб и желобов, подававших воду на рабочие колеса.

   Сила воды приводила в действие воздуходувные меха у домен и горнов, поднимала мощные 20-ти пудовые молоты для ковки и правки металла, дробления руды и флюсов, а также распиливала бревна на доски, молола муку.

   Работу по устройству плотины и всей водной системы завершили в 1765 году.

   Следующий год стал решающим в возведении основных производственных фабрик и установке оборудования. Построена доменная фабрика, начата кладка доменной печи высотой 13 аршин. Построены четыре молотовые фабрики на 14 основных молотов и 4 запасных, в них же размещались 12 кричных горнов, печь для нагрева железа в расковку кровельного листового и нагревательная печь для железа, предназначенного к плющению и разрезке.

   Интенсивно шла заготовка дров под приготовление древесного угля, подвозили руду из тирлянских рудников, заскладировав до 50 тысяч пудов.

   В литературе не раз отмечалось, что строительство Белорецкого завода шло медленно и с большим трудом. Судя по темпам, это не совсем так. Трудности, конечно, как и на любой стройке, были. Весенним половодьем разметало вешняк, пришлось его ладить заново. Не выдержала сравнения тирлянская руда с магнитогорской, пришлось от нее отказаться. В целом же строительство шло примерно такими же темпами, как и на заводах катавской группы. Если на медные заводы уходило от полутора до трех лет, то на железные от трех до пяти, и, как правило, вначале запускали одну домну, потом ставили вторую, добавляли количество молотов.

 

   Организация заводского хозяйства

   1. Заводские крестьяне

   Само сочетание этих слов кажется нелепым, неестественным. Однако именно сочетание заводской и крестьянской работы было характерной особенностью всех твердышевских предприятий. В производственной и бытовой жизни крепостных крестьян причудливо переплетались черты традиционного деревенского уклада и нового, заводского. С самого начала ставилась задача самообеспечения каждой семьи основными продуктами питания. Жители Белорецкого завода имели свое подворье с коровами, овцами, козами, сеяли хлеб. Показателем благополучия было наличие нескольких лошадей.

   В то же время глава семьи обязательно трудился в одной из отраслей многопланового заводского хозяйства, как правило, вместе с ним работали и старшие сыновья. Жена, дочери, младшие сыновья, старики вели домашнее хозяйство. Повседневная работа по уходу за скотиной, приготовление к очередному циклу сельскохозяйственных кампаний совершалась членами семьи, но когда подходила очередь пахоты, сева, покоса, уборки урожая, глава семьи получал на основной работе отпуск и занимал главенствующее положение в домашнем хозяйстве.

   Далеко не везде существовала подобная система. На Авзянских заводах, к примеру, с самого начала установилась форма организации работы, которую в наше время называют вахтовой. Люди ехали из своих поволжских деревень на завод, затем, отработав несколько месяцев, возвращались домой.

   Какая форма удобнее крестьянину? Безусловно, белорецкая. Не случайно в пугачевщине гораздо активнее проявили себя авзянцы. Белоречанам же было что терять в той круговерти.

   Личное хозяйство требовало больших затрат времени. Весной надо было вспахать землю, засеять пашню, следом поджимала сенокосная страда, там поспевали хлеба. Словом, с весны и до осени времени на заводские работы у большинства не хватало. Хозяева с этим считались, шли на такую систему сознательно. Выгода заключалась в том, что завод производил столько, сколько мог продать. Действуй он круглый год, неизбежно бы наступил кризис сбыта. Кроме того, не будь у работников своего хозяйства, надо было думать о пропитании тысяч людей, платить им зарплату, достаточную для выживания всей семьи. Деньги за заводскую работу выдавали, однако небольшие. Всегда имелось в виду, что со своим подворьем люди, по крайней мере, не голодают.

   Подобная организация являлась порождением крепостнической системы и на первоначальном этапе устраивала все три стороны: дворянское государство, хозяев, большинство работников. Позднее она приходит в противоречие с объективными потребностями общества. Рынок ширится, надо больше металла, а работники на покосе. Развиваются товарно-денежные отношения, а работникам, глядя на солидное поголовье домашних животных, постоянно урезают зарплату. Противоречие это частично было разрешено с отменой крепостного права.

   Как бы то ни было, в твердышевские времена наиболее значимые организационные и производственные дела решались зимой, ранней весной или поздней осенью. Так и пуск Белорецкого завода произошел в декабре, когда были готовы домна и молоты.

   2. Доменное производство и заготовка руды

   Первая плавка, как мы уже знаем, состоялась 9 декабря 1767 года. Логично было бы именно этот день считать днем рождения завода, но, во-первых, решение о праздновании 18 июля стало давней традицией, во-вторых, летний праздник все-таки наряднее и веселее, чем декабрьский, в-третьих, уклад жизни сейчас совсем другой и сено косить белоречанам без надобности, поэтому в июле самое время для праздника.

   До конца года успели получить 3.940 пудов чугуна. Если перевести в современную систему, по весу получится как раз один вагон. Большей частью - 2.111 пудов и 10 фунтов - получено штыкового чугуна, в слитках. Сразу пустили в дело литейку, отлив разных припасов весом 1.820 пудов и десять фунтов.

   Опробовали и молоты, выковав 185 пудов 2 фунта железа разных сортов. Первые месяцы работы показали, что “наработанная в 1767 году на тирлянских рудниках руда как в плавке к домне, а особливо в деле железа, оказалась не способна”. Пришлось ставку сразу делать на гору Магнитную. Собственно, так оно и замышлялось с самого начала, сомнений в преимуществах дальнепривозной руды не возникало.

   Зимой проработали технологию заготовки и доставки руды от горы Атач и весной, когда подсохла земля, направили обоз из 25-ти повозок к руднику. В команду заготовителей подобрали слабосильных, из тех, кто не способен был рубить лес, таскать бревна, не знал огненной работы, не умел готовить древесный уголь. Заготовка руды первое время заключалась в сборе кусков с поверхности горы, складировании в удобном для погрузки месте. Если копали ямы, то с помощью кирок рыхлая порода легко откалывалась, поддавалась лопатам.

   За летний месяц команда из 120 человек обеспечивала годовой запас руды. Вывозить стремились по санному пути в первой половине зимы, когда еще не столь сильны морозы и метели. За один раз посылали несколько сот повозок, до восьмисот и более. Пятьсот возчиков могли вывезти 200 тысяч пудов за пятнадцать-двадцать рейсов. Каждый рейс в среднем занимал неделю. Теоретически за четыре-пять месяцев можно было управиться. На практике возкой занимались две-три тысячи человек, старались завершить заготовку до марта.

   Приноровившись к подвозу, быстро научились и обращению с богатой рудой. По загрузке, времени плавки, добавкам флюсов магнитная руда по сравнению с тирлянской имела свои особенности. Еще несколько месяцев ушло на доводку, и, наконец, в 1770 году произвели 80 тысяч пудов железа. Это и был первый крупный успех завода, свидетельствующий о правильности всего задуманного и сделанного.

   В начале семидесятых годов восемнадцатого века заводы Твердышева производили 15 процентов меди и 10 процентов железа от всего российского объема продукции металлургической промышленности.

   3. Кричное производство

   Самые уважаемые работники на заводе - кричные мастера. Они переделывают чугун в железо, изготавливают главный товар, ради которого и заведено производство. Даже внешне отличаются они от остальной массы мастеровых, самые здоровые, сильные, высокие. Работают они в кричной фабрике, где размещается горн, в котором нагревается чугун до размягченного состояния. Заваливают в горн куски чугуна общим весом до пятнадцати пудов. Там они под воздействием горящего древесного угля и воздуха, подаваемого мехами, прокаливаются, слипаются в один большущий и тяжелый ком, крицу.

   Мастер и два помощника клещами вытаскивают спекшуюся массу и подают ее, пышущую жаром, на площадку-наковальню под двадцатипудовый молот. Вода из пруда через ларь подается на колесо, отдает ему свою энергию, заставляя вращаться, через систему зубчатых колес сила воды заставляет подниматься гигантский молот и он обрушивается на раскаленную крицу. Удары следуют один за другим. Летят брызги примесей, огненные искры, работники поправляют крицу, поворачивают ее, напрягая все силы, переворачивают многопудовую массу.

   В крице под воздействием ударов совершаются два процесса. Посторонние примеси расплавляются, “выжимаются” из железа, превращаются в стекловидный “сок”. Железные части, наоборот, очищаются, “прикипают” друг к другу, становятся однородным чистым металлом.

   После проковки крицу разрубают на три части. Каждую из них заново прокаливают в том же горне и снова проковывают молотом, превращая в ровную полосу. Из этой полосы изготавливают разное сортовое железо, листы.

   Работа была и тяжелой, и опасной, бывали “беды при разрубке криц и от натуги”.

   Каждый молот с горном обслуживали одновременно две артели по три человека, работавшие со “своей” крицей у агрегатов попеременно. Работа шла круглосуточно в две смены.

   На продажу кричное железо шло в виде полос или специальных профилей и размеров. Часть подвергалась плющению и разрезке на особых станах. Некоторое количество шло на внутреннее потребление. Собственные заводы нуждались в запасных частях на оборудование, в изготовлении тех же молотов, якорей на барки, из кричных фабрик в многотысячное крестьянское хозяйство шло железо на изготовление сошников, борон, подков, удил, ободьев на тележные колеса, полозьев на сани, лопат, топоров, гвоздей, скоб и прочего инструмента.

   Основная часть чистого кричного железа, безусловно, шла на рынок, где оно пользовалось повышенным спросом до начала ХХ века.

   4. Айсберг

   Доменное и кричное производство - самое значимое, важное на железоделательном заводе. Ибо красота труда получает свое зримое воплощение на конечной стадии, когда производится продукт, непосредственно идущий на удовлетворение потребностей человека. Или непосредственно из данного продукта будет получена масса полезных вещей. Заготовка руды или дров, копка земли или углежжение не выглядят так красиво, значимо, наверное, потому, что они дальше отстоят от конечного результата. Соответственно, не кажется и столь важным труд людей, занятых на такой работе. Однако совершенно же ясно, что без такого труда не будет и конечной стадии, не будет конечного результата. Замолвим потому слово за них, занятых на вспомогательных и далеко не второстепенных работах.

   Позволим себе такое сравнение: если доменное и кричное производство - вершина айсберга, то все вспомогательное - весь остальной айсберг.

   По численности людей у каждого времени свои цифры, они встретятся еще не раз, здесь лучше говорить о примерном соотношении между различными службами завода. На протяжении почти двухсот лет оно менялось незначительно. Лишь отказ от гужевых перевозок руды от горы Магнитной и переход с древесного угля на кокс кардинально изменили картину в ХХ веке.

   Итак, если на самом заводе, у домен, горнов, молотов и в управлении работало процентов 10 всех трудоспособных мужчин заводского поселка и деревень, принадлежащих заводу, то на углежжении 75 процентов и 15 процентов на заготовке и обработке вспомогательных материалов, ремонте, подготовке барок, изготовлении колес, саней, инструментов и т.д.

   Повседневно заводу нужны были обожженная известь, песок, глина, к текущему и капитальному ремонту - горновой камень, кирпич, глина, бревна.

   Большой удачей было удобное расположение известкового плитняка, который ломали “в самом берегу реки Белой, не далее, как во ста саженях от фабрик, песок для домны в том же расстоянии из реки Белой, глина белая и красная - в полутора верстах, опочный песок - в полуверсте, горновой камень в трех и четырех верстах, строевой плитняк дикого камня - в двух и трех верстах”. И хотя все необходимое из вспомогательных материалов располагалось в черте современного города, всюду нужны были дополнительные рабочие руки и время для производства работ.

   В смысле расположения полезных ископаемых, леса, транспортной артерии единственным недостатком была удаленность железной руды, и та с лихвой окупалась богатством и чистотой залежей горы Магнитной.

   Важной вспомогательной отраслью было производство починок, так назывались ремонтно-строительные работы. К ней относилась меховая мастерская. Здесь изготовляли и поправляли меховые устройства печей, через которые вдували воздух для повышения температуры плавления или нагрева железа. Лесопильная мельница поставляла доски и брус столярам, мастерам судового дела. Кто-то работал в столярках, кузницах, на мукомольной мельнице.

   Самой трудоемкой отраслью было приготовление древесного угля. На производство 1-го пуда полосового железа необходимо не менее 5-ти пудов топлива. Понятно, что при производстве в год 100 тысяч пудов железа надо было приготовить, по крайней мере, 500 тысяч пудов угля. На куренных работах занято было примерно три четверти всех заводских трудоспособных мужчин.

   Вначале заготавливали дрова. Валили лес, обрубали сучья с марта до установления снежного покрова, отвлекаясь на все необходимые дела по личному подворью.

   Осенью дрова свозили к местам приготовления угля. Бревна ставили стоймя, как бы шалашом диаметром до трех метров. Засыпали землей, обкладывали дерном и поджигали. Дрова тлели в кучах без доступа воздуха в течение двух недель. Затем кучу разламывали, готовый уголь складировали и зимой вывозили к заводу. Были и другие способы: дрова «томили» в ямах или складывали двухметровые бревна горизонтально в «кабаны», обкладывали дерном.

   На уголь шли все породы деревьев окрестных лесов, лучшими были хвойные. Заготовка велась по принципу, где удобнее, там и вали. Особой разницы не делали между купленным лесом и окрестными башкирскими массивами.

   Древесный уголь сжигался в доменных печах и горнах. Облик поселка и его окрестностей определялся беспрерывно снующими во всех направлениях сотнями подвод. Чтобы обеспечить перевозку руды, угля, железа, кирпича, глины, камня, песка, дров, сена, зерна, муки и прочих грузов, требовались тысячи лошадей. На протяжении всей истории завода лошадь была неизменным спутником и помощником белоречанина, в значительной мере его кормильцем. Жаль, никому не пришло в голову, что на въезде в город гораздо уместнее смотрелся бы памятник лошади, чем лосю. Зверю, безусловно, красивому, но не имеющему никакого отношения к Белорецкому заводу.

   Поголовье лошадей, принадлежащих заводским крестьянам и самому заводу, насчитывало в разное время от 3 до 10 тысяч голов. С постройкой железных дорог роль живого помощника постепенно снижалась, еще больше она уменьшилась с появлением грузовых машин. Последние представители славного лошадиного племени дожили на заводе, вы не поверите, до 2003 года.

   Последний список рабочих лошадей цеха благоустройства составили перед ликвидацией конного двора в декабре 2002 года. Приведем его полностью в качестве

Наименование		Год ввода в   эксплуатацию	Вес
1. Жеребец	Белка	12.89 г.	380
2. Лошадь	Ворон	12.90 г.	420
3. Лошадь	Иртыш	12.91 г.	340
4. Лошадь	Трактор	12.91 г.	470
5. Лошадь	Полковник	12.93 г.	450
6. Лошадь	Жук	12.93 г.	450
7. Лошадь	Чебурашка	12.93 г.	480
8. Лошадь	Лиса	12.93 г.	300
9. Лошадь		03.99 г.	450
10. Лошадь	Нюрка	12.99 г.	470
11. Лошадь	Ветерок	12.99 г.	300
12. Лошадь	Рыжик	12.99 г.	480
13. Жеребчик		2002 г.	90
14. Кобылка		2002 г.	80

 

   “Лошадиный” характер цивилизации одинаково ярко проявлялся и в заводской работе, и в бытовой жизни крестьянских семей. Кроме производственных обязанностей, выполнялись многочисленные сезонные и бесконечные повседневные дела. По заведенному обычаю каждый крестьянин мог распахать столько земли, сколько мог одолеть своим семейством. Хозяева всячески поощряли распашку земель, стремясь иметь в поселке и деревнях гарантированный запас хлеба. Твердышев предписывал своим управленцам ссужать крестьян семенами “со внушением каждому земледельцу, чтоб хлеб сеяли елико возможно больше”.

   Поначалу крестьяне пытались распахать максимальную площадь нетронутых земель, затем с годами стало ясно, что совмещать “железное” дело с сельским хозяйством физически очень сложно. Такое совмещение, собственно, было возможно лишь потому, что в работе задействовали женщин, стариков, подростков. Помогала и позиция заводовладельца, сознательно ведущего хозяйство таким образом, чтобы все сезонные работы выполнялись своевременно, нередко даже в ущерб заводской работе. Земледелие и скотоводство оказались для белоречан базой, без которой всякое “огненное” дело становилось невозможным.

   В силу перегруженности и в силу невысокой культуры земледелия поля не удобряли, летнее боронование паров не проводили. Относительно высокие урожаи получали благодаря трехпольной системе, плодородию никогда не засевавшейся земли. Одно поле засевали осенью озимой рожью, второе весной яровым овсом или ячменем, третье оставляли под паром.

   На один мешок посеянного зерна белоречане собирали от шести до десяти мешков. В целом по России такой показатель был в два раза меньше.

   Каждому хозяину вменяли в обязанность засевать до пяти десятин пахоты.

   Совершенно необходимым и даже более выгодным делом считалось скотоводство. Успешное функционирование всей заводской системы обеспечивало наличие не менее трех лошадей на каждого работника. Перевозки внутри завода, подвоз руды, угля, стройматериалов, флюсов обеспечивали процентов на 80 лошади крестьян. На них же вспахивали окрестные поля, везли сено, дрова к крестьянским дворам.

   Обязательным атрибутом белорецкого подворья были коровы, овцы. Средняя семья имела две-три и больше дойных коров, десяток овец. Держали и домашнюю птицу, в основном кур и гусей.

   С первых лет вокруг домов летом зеленели огороды, приусадебные конопляники. Конопляное масло считалось полезным и необходимым элементом домашнего питания.

   В “айсберг” же входит и организация сбытового хозяйства, складирование, хранение и отправка железа покупателям. Тоже трудоемкое, непростое и весьма многоплановое дело, по значимости выделим его в отдельную главу.

     5. "Железная" география

   Жизнь положил Иван Твердышев на становление заводов, на преобразование жизни десятков тысяч людей. Казалось бы, можно почивать на лаврах, отдохнуть от суеты будней. Мы не знаем о его личной жизни, привязанностях, увлечениях. Известно, что отдавлся он работе с головой. С самого начала строительства заводов он, верный своей привычке идти широким фронтом, много времени уделял организации сбытового хозяйства, складским помещениям, весам, речному и гужевому транспорту, поискам клиентов, заказчиков.

   Естественно, без сбыта нет формулы “создай - продай - создай”, и в последние годы жизни, живя в Петербурге, он заключал договоры с российскими и зарубежными купцами, заводил полезные знакомства, изучал спрос и предложение.

   Спрос на металлы в годы жизни Твердышева был сравнительно невелик, зато вполне соответствовал предложению на уровне имеющейся техники и технологии производства. Внутренний рынок в ХУШ веке не мог поглотить всю выпускаемую продукцию в силу натурального хозяйства на большей части бескрайних просторов России.

   Даже железо, необходимое для производства сельскохозяйственного инвентаря, плотницкого инструмента, домашней утвари получали в помещичьих имениях. Находили руду, ставили небольшие печи, варили крицу, проковывали в небольших деревенских кузницах и восполняли потребности в железе помещичьих хозяйств.

   Твердышевские заводы оказались востребованы не потому, что железа до них не было, а потому что возросли потребности мануфактурной промышленности и растущего населения.

   Сыродутным способом в “малых доменках” получали кричное железо местные умельцы. Башкиры откуда знали о магнитной горе Атач, медных рудах Каргалы? Они издавна умели получать и железо, и медь.

   Не случайно Екатерина П запретила башкирам иметь кузницы, дабы не производились в них башкирские сабли, наконечники копий и стрел. Но это было позднее. Во времена Ивана Борисовича только в бассейне Волги за год производили более двухсот тысяч пудов кричного железа в небольших сыродутных горнах.

   И без того невеликий внутренний рынок для капиталистов типа Твердышева, сужался “малой металлургией”. Тем не менее, торговали регулярно. По Белой и Юрюзани ежегодно плыли караваны барок - больших, неуклюжих, но вместительных и надежных посудин. Такие суда, наверное, кроме уральских заводов, нигде не строили. Главное к ним требование: большая грузоподъемность при хорошей устойчивости и низкой осадке. Ведь что такое Белая? Неширокая и неглубокая река, почитай, на протяжении первых двух -трех сотен верст, летом во многих местах по дну перейти можно, единственная возможность доставки грузов во время весеннего половодья, да и то со многими трудами и неожиданностями. Надо было не раз пройти от Белорецкого завода до Табынска, чтобы изучить все мели, перекаты, крутые повороты русла реки.

   “Не только барка, но даже и лодка сплывать не могут за мелкостью вод, а весною, в разлив, река Белая, выходя из берегов, имеет множество гибельных мест по чрезвычайно быстрому, скатистому и излучистому течению ее между кремнистых и утесистых гор, грозя ежечасно опасностью караванам, и почти ни одного года не проходит без разбития некоторого числа барок”.

   Наиболее трудным и опасным был участок от Белорецка до Бугульчан, недоброй славой среди лоцманов пользовались четыре места: Кагинский камень - чрезвычайно опасные скалы и подводные камни при повороте реки у Кагинского завода; Алакуян - береговые скалы, новое русло, поворот; Кривая лука - ниже Авзяно-Петровского завода подводные камни, мели; “Три брата”, “Большая катушка” - ниже деревни Алакуяр подводные камни, рукава, перекаты.

   Кроме того, по всему течению реки встречались свайные перегородки (язы), устанавливаемые местными жителями для рыбной ловли, и карчи - деревья, замытые корнями в песок, а вершиной поднимающиеся на поверхность воды.

   Доставляли же по реке, несмотря на все сложности, в начальный период работы Белорецкого завода до ста тысяч пудов железа, позднее до двухсот тысяч, к концу девятнадцатого века счет перевалил за два миллиона.

   Барки строили в течение всего года. Три человека изготавливали одно судно за три- четыре месяца за 48 рублей 50 копеек. Имеется в виду большая барка, длиной 20 саженей, шириной от 12 до 15 аршин, брали они на борт 16 - 24 тысячи пудов. Был второй тип, поменьше, длиной до 15 саженей и шириной 11 - 12 аршин, поднимали маленькие барки 6 - 8 тысяч пудов. Обычно в караване плыли двадцать барок, на каждой 12-15 вольнонаемных, 10-12 заводских, последние возвращались с дороги постепенно, по мере преодоления опасных мест. Из Табынска плыли одни вольные.

   На барку грузили железо до осадки чуть больше аршина, в Бугульчане или Стерлитамаке, где река становилась глубже и осадка барок могла быть больше, производили перегрузку. Освободившиеся барки продавали, канаты, якоря старались доставить на подводах на завод. В Табынске и Уфе операция повторялась, догружали до максимальной осадки в 1,7 аршина. Перегрузка освобождала часть крестьян, торопившихся домой к полевым работам, уменьшала расходы на дальнейшее продвижение каравана. Только на еду каждого работника в барки грузили от двух до семи пудов продуктов. Одной водки запасали десятками ведерных бутылей. Это на случай посадки на мель, когда приходилось привлекать дополнительно людей из ближайших деревень, ну и по случаю благополучного прибытия на место.

   При проводке караванов нанимали лоцманов, водоливов, бурлаков, курьеров, работников при перегрузках, перевозках. На сороковой день выходили в Волгу и дальше шли на буксире до Нижнего Новгорода, куда приходили через 48 - 50 дней. По пути останавливались в Лаишеве Казанской губернии, где продавали товары, предназначенные заказчикам вниз по Волге.

   На проводку каравана тратилось до 5-ти процентов стоимости доставляемого железа.

   В жизни заводчан караванное дело имело исключительное значение. Удачная проводка до ярмарок в Лаишевке и Нижнем Новгороде, распродажа железа подводила годовой итог работы, создавала задел на следующий год, обеспечивала оборотный фонд и выдачу зарплаты, и, конечно, давала огромную прибыль владельцам.

   При Твердышеве распродажа не зависела, как стало позднее, главным образом от Нижегородской ярмарки. Часть железа отправляли вниз по Волге - в Симбирск, Саратов, Дубовку. Вверх по Волге везли в Москву, Ярославль, Тверь, деревни Скрылева (под Тверью), Бадоги (Белоозеро), на Онежское озеро и больше всего в Санкт-Петербург иностранным купцам.

   За границей спрос на металл превышал предложение. Существовала такая конъюнктура рынка, когда можно было значительную часть произведенной продукции отправлять чуть ли не по всему миру.

   В конце шестидесятых годов восемнадцатого века Россия производила 3,5 миллиона пудов железа, из них два миллиона отправляла за границу. Примерно в таком соотношении торговал и Твердышев. Например, в 1764 году он продал иноземным купцам через Санкт- Петербургский порт 61 процент произведенного железа, на следующий год - 57 процентов.

   В этих процентах еще нет белорецкого железа, но через пять-шесть лет пошло и оно английским, датским купцам. Документы зафиксировали имена тех, с кем общался Иван Борисович на предмет поставок башкирского железа: Фоульдуст, Джескон, Бехстер,

   Фридрикс, Гом и другие. Пытался он установить постоянные партнерские отношения с турками, отправив своих приказчиков с железом через Черное море в Константинополь.

   Планов хватило бы еще не на одного заводчика. Когда на престол ненадолго вступил незадачливый Петр Ш, Твердышев, обманутый именем Петра, надеясь, что новый царь окажется вровень со своим великим предком, направил ему челобитную с просьбой о строительстве новых заводов.

   Отчаянная голова была у Ивана Борисовича. Живи он в одно время с Петром 1, много бы еще чего построил. И сильным нужна поддержка сильных. Куда бы вы думали, простирались экономические устремления Твердышева? С Петром Ш он делился грандиозным проектом освоения богатств Сибири и даже не входившего тогда в состав России Казахстана. Поддержки не нашел. А челобитную свою, в которой еще чувствуется неизбывный запас сил и дерзаний, подал он в год, когда начал строительство своего последнего завода - Белорецкого.

 

   Катастрофа

   Как еще назвать происшедшее в 1773 году? Сгорели или разграблены все одиннадцать заводов Твердышева. Перебиты сотни ни в чем неповинных женщин, детей, мужчин, живших в заводских поселках. Роковой год. Год начала крестьянской войны во главе с Емельяном Пугачевым. Даже караван судов зазимовал, не пробился к торговым ярмаркам.

   За все трудовые дела подвижнические сжалилась судьба над Иваном Борисовичем Твердышевым. Умер он накануне тяжких событий. Кто знает, может, с его-то энергией мог бы и повлиять на ход событий. Белоречанам самой малости не хватило, чтобы весь ход той крестьянской эпопеи повернуть.

   О времени смерти заводовладельца приводятся разные мнения. Промелькнуло и такое, будто скончался он от расстройства по поводу гибели своих заводов. Мнение приводилось в одной из публикаций без ссылок на какие-либо источники, да и кто может определить такую причину смерти человека? Во всяком случае, не вяжется она с характером Твердышева. Уж что-что, а трудности и невзгоды никогда его не пугали и не останавливали, скорее, по его делам и поступкам складывается представление, что они только адреналину добавляли в кровь и заставляли действовать еще энергичнее.

   Поверим такому авторитетному автору, как Е.П.Карнович. В своей книге “Замечательные богатства частных лиц в России”, изданной в 1874 году в Петербурге, он не просто приводит дату смерти Ивана Твердышева, но и считает нужным подчеркнуть: “умер незадолго до крестьянского восстания”. Что послужило причиной смерти? Да возраст, наверное, и нагрузка непомерная. По самым осторожным прикидкам скончался он на седьмом десятке лет, а, скорее всего, на восьмом. Вполне почтенный возраст в восемнадцатом веке у человека такого масштаба и таких результатов.

   Много символики вытекает из фактов разрушительных 1773 года. Умер хозяин. Казалось, навсегда погибли и заводы, дело всей жизни. Да, видно, настолько прочно, основательно поставлено было оно, что легко возродилось и дальше крепнуть стало. Вывод: не суетись, делай свое дело добротно, надежно. Себя в нем продолжишь. Глядишь, потомкам будешь полезен.

   Еще один символ: все-таки даром земля тогда досталась Ивану. Не сразу получил от того пользу истинный хозяин земли - башкир. Временная гибель заводов, как предупреждение свыше: невозможно прожить чистеньким, не ангелы мы, но коль видишь неправедность совершенного, поправь последствия. Задумайся вовремя над этим заводчик, может, не сожгли бы заводы?

   В назидание мысли эти себе, автору, тебе, читатель, всем современным и будущим владельцам, и невладельцам тоже.

   События разворачивались так. Караваны Твердышева, как всегда весной ушли по Юрюзани и по Белой к Волге.

   В те же недели и месяцы донской казак Емельян Пугачев приходит к мысли, потрясти государство дворянское. Не нравилось ему многое. Побывав в Европе во время войн, получив различные обиды от дворян за свои нарушения воинских артикулов, увидел он, как много неправедного и глупого творится в России. Увидел и как легковерен народ, как легко поддается на сказочки. Сговорившись с группой казаков, объявил себя Петром Ш, тем самым, к коему обращался с челобитной Твердышев.

   К осени Пугачев застрял под Оренбургом, к нему стекаются толпы крестьянской бедноты, просто жизнью недовольные и разбойный люд.

   Вспомним, все медные заводы снабжались с Каргалинских рудников, расположенных всего в 60 верстах от осажденного города. Разумеется, всякая заготовка руды прекратилась, и на заводах началось брожение.

   Практически одновременно, в начале октября 1773 года, работы остановились повсеместно. Что за этим фактом? Решение хозяев или умелое управление ходом восстания со стороны повстанцев, понимавших значение заводов как источника оружия, продовольствия и живой силы? Случайной одновременная остановка предприятий, находившихся на расстоянии сотен километров друг от друга, никак не могла быть.

   Из Главной заводской конторы разослали предписание: “при заводах предпринять настоящую предосторожность и умножить их настоящими караулами”. Где восприняли приказ как должное, где и не думали ему следовать. Работные люди разделились на несколько категорий. Одни приняли самое активное участие в восстании, сами искали возможности присоединения к армии Пугачева, другие пассивно ждали развития событий, третьи приняли сторону законной власти.

   Значительная часть крестьян Воскресенского, Верхоторского, Преображенского заводов почти сразу склонилась на сторону восставших. Комендант Зилаирской крепости доносил: “крестьяне Преображенского завода в числе 83-х человек уехали в толпу, коя под Оренбургом состоит... и с собою взяли пять пушек да порох... деньги, во-первых, кто охотником сыскался в ту толпу ехать, разделили по себе по 40 рублей, а достальные повезли в ево толпу”.

   На Воскресенском заводе 12 октября появился с небольшим отрядом Зарубин-Чика, один из приближенных Пугачева. Народ встретил повстанцев с одобрением. Они разжились здесь пушками, порохом, ружьями и заодно “поверстали большую часть заводских крестьян в казаки”. Завод стал артиллерийской базой восставших, готовил пушки и бомбы.

   Сюда же приехали на повозках работники Покровского завода, купленного Твердышевым. Стоял он на реке Большой Ик, притоке Сакмары, в 100 верстах от Стерлитамака. Работал не в пример построенным компанией, крайне слабо. Подолгу простаивал. Возможно, куплен он был не столько для прибытку, сколько для устранения конкурентов из зоны своих жизненных интересов. С появлением слухов о бунте, “вольнонаемные и мастеровые, устрашась худых последствий, ... выехали на Воскресенский медный завод”. Спалили его раньше всех, при первом появлении пугачевцев в октябре 1773 года. “Истреблено огнем” все, что могло гореть.

   Пока восставшие надеялись на победный исход своего бунта, заводы захватывали, грабили, но не уничтожали. Судьба Покровского выглядит исключением. На следующий год, когда исход крестьянской войны на территории Башкирии был предрешен, Пугачев отдает команду жечь “до пошвы”. Снова действие разворачивается удивительно синхронно: в мае­июне сгорают один завод за другим. Уцелели от огня Катав-Ивановский и Богоявленский, однако и они подверглись нападениям и понесли огромные убытки. О Богоявленском в отчете сказано “подвержен был так, как и прочие в сей стране заводы, грабительству”. Одних припасов разграблено на 48.123 рубля.

   До сих пор существует расхожее мнение, что заводы Твердышева сожгли из личной к нему мести Салават Юлаев и его отец Юлай Азналин. Действительно, напряжение во взаимоотношениях существовало еще до крестьянской войны. Спор шел по поводу строительства Симского завода на земле, принадлежавшей башкирам. Дело рассматривалось в Оренбургской канцелярии, в суде и окончилось в пользу заводчиков.

   Интересы компании в земельном споре представлял Яков Иванович Твердышев, как технический директор. Он и стал ее руководителем после смерти брата Ивана. Какие-то личные мотивы, таким образом, просматриваются. Однако на общем фоне они выглядят сущим пустяком. Часть башкирских повстанцев вообще ставила своей задачей полное уничтожение всех заводов, олицетворявших чужую власть на родной земле. В данном случае объективно совпала борьба русских низов, обездоленных крестьян, части заводчан против помещичьей и купеческой кабалы, с позицией значительной массы башкир, чьи сиюминутные интересы ущемляла экономическая экспансия русских заводовладельцев.

   После замирения края правительственные чиновники собрали с заводчиков сведения о понесенных убытках и тщательно проверили данные. Из них следует, что все заводы края потеряли заводских строений, агрегатов, материалов, наличных денег, крестьянских домов, скота и прочего имущества на общую сумму 3.554.724 рубля. На долю хозяйства Твердышева из указанных потерь приходится 1.060.579 рублей. О какой тут личной мести можно говорить? Из 3.683 погибших заводских крестьян твердышевских погибло 1.632.

   Как возникли огромные людские и материальные потери? Ответ на этот вопрос поищем в событиях, происходящих в Белорецком заводе и вокруг него.

   22 октября в Авзян прибыл беглый крестьянин Дорофей Макаров. С ним пять казаков и двадцать башкир. Вели себя они уверенно и действовали, нимало не сомневаясь в своих полномочиях. Приказали “ударить сполох” и, собрав народ, прочли “имянное повеление” от батюшки императора Петра Ш. Собравшиеся заводчане одобрили прочитанное и тут же семерых приказчиков, конторщиков заковали в кандалы, после чего разорили хозяйский дом, контору, забрали шесть пушек, несколько ядер, порох, свинец, ружья и организовали отряд из семисот человек.

   Авзянцы так легко откликнулись на “имянное повеление” оттого, что находились гораздо в худшем положении в сравнении с белоречанами. Они не стали постоянными жителями Башкирии, ездили из помещичьих деревень Поволжья на полгода, отрабатывая на заводе своего рода барщину. Поэтому агрессии, готовности насолить хозяину в них было гораздо больше.

   26 октября авзянцы отправились к Пугачеву. Оставшимся казаки наказали “когда де белорецкие крестьяне через Авзян пойдут в нашу армию, то б да они у нас не были голодны”.

   Пугачевцы не сомневались, что в Белорецком заводе встреча будет столь же результативной. Заранее туда отправили Павла Матвеева с двумя молотовыми мастерами и пятью чувашами из Укшука во главе с Петром Ивановым.

   Группа прибыла в самый удачный момент: народ собрался у конторы по случаю выдачи зарплаты. Выслушав “повеление”, горячие головы выразили готовность “служить головами”. Тут же и сковали приказчика и конторщика, повинуясь приказам “вышеписанного Матвеева..., а от господских асессора Мясникова и директора Твердышева отказались”.

   Матвеев приказал “домну без выдувки... и молотовые фабрики запереть”, заодно “зажженные кучи все без смотрения в огне оставили, и те все сгорели понапрасну”.

   Таким образом, завод встал, горячие головы “сами себя все готовыми подвергнули итти в службу к вышереченному третьему императору в партию”.

   Настроение резко изменилось с приходом из Верхнеяицка отряда из 300 башкир, 33 казаков во главе с подпоручиком Козловским.

   Остановим внимание на факте: 300 башкир, верно служащих законной власти. Не станем доискиваться здесь причин, по которым башкиры разделились в той замяти на две половины. Отметим лишь, что за старшиной Кулыем Балтачевым, противостоявшим Салавату, башкир шло, пожалуй, не меньше, чем за повстанцами.

   Деление башкир было таким же сложным, многоплановым, как и деление русских, убивавших друг друга и в той войне 1773-1775 годов.

   Снова собрали белоречан и привели к другому “повелению”: “Обязуюсь не верить обнадеживанию и воровскому ласкательству, каковые самозванец выражает в своем присланном воровском указе, а где той партии кто окажется, иметь и представлять для учинения с ними по законам в Верхнеяицкую крепость за надлежащим караулом”.

   Получив Манифест Екатерины П о беглом казаке Пугачеве, дерзнувшим принять имя Петра Ш, зачитали его 18 ноября на общем сборе и “для ежечасного народу напоминовения в воротах, где езде в завод, и при храме божием с полученного экземпляра листы выставлены”.

   С помощью священника с крестьян взяли крестоцеловальную подписку “в верности данной Ее императорскому величеству присяге”. В общем, в умении разъяснять, убеждать, агитировать заводским властям не откажешь. Заводчане утихомирились, и 21 ноября отряд Козловского покинул поселок. Вместо него прибыло 42 казака.

   Почти следом за уходом многочисленного вооруженного отряда вокруг завода появляются сотни “мятежных” башкир и русских из Авзяна. Весь декабрь проходит в отражении ожесточенных атак. О характере боевых действий говорят потери оборонявшихся заводчан: погибло 48 мужчин и 14 женщин.

   В начале января на подмогу повстанцам подходит отряд от Катав-Ивановского завода. Теперь вокруг Белорецкого завода собралось шесть сотен мятежников, имевших пару пушек. Некий беглый крестьянин по фамилии Любимый, отделившись от отряда башкир, подошел к воротам завода и передал “манифест Петра Ш”, написанный замечательным слогом человека, не чуждого поэтической образности: “некоторые, ослепясь неведением, чинят нашей власти противления и непокорения”. Пугачев милостиво прощает заблудших и даже, сверх того, жалует всех всякой вольностию, однако предупреждает, кто и впредь станет противиться, “то уже неминуемо навлечет на себя праведный наш и неизбежный гнев”.

   На том иссякло мужество защитников завода и, напуганные “неизбежным гневом”, они прекратили сопротивление. Вошедшие в завод русские бунтовщики и башкиры по отношению к населению вели себя достаточно спокойно, направив гнев свой против заводской конторы, истребили и пожгли “шнуровые и заводские партикулярные книги, щеты, контракты, записи... договоры и долговые... письма, векселя и расписки...”, изъяли все деньги, припасы продуктов, оружия, инструментов.

   Наступило затишье, люди жили припасами, заготовленными с осени, своим хозяйством и жадно ловили слухи. Никто не знал, что будет завтра. Страх и неопределенность давили души.

   В это время Пугачев потерпел сокрушительное поражение под Оренбургом, растерял все свои толпы и по совету своего окружения бежал в горные заводы, надеясь оторваться от преследователей, опамятоваться и, возможно, начать все сначала. Он с самого начала своей авантюры стал заложником обстоятельств и разбойной казачьей верхушки.

   Поднявшись на гребень мутной волны, атаман понимал, что головы не сносить. Будучи личностью, безусловно, по-разбойному, по- мужицки сильной, он решил чашу испить до дна.

   Шли верхами, уходя от погони налегке, без обозов, нимало не заботясь о тех, кто поверил в сказки о царе Петре, снялся с мест и теперь пропадал от голода, холода, от ран, от преследования регулярных войск и “верных” башкир на заснеженных просторах Зауралья.

   В первой половине апреля по разбитым весенним дорогам остатки армии в 360 человек вступили в Авзянские заводы. Устроили отдых с гульбой, пьянством. Верные, до поры, сотоварищи и местные блюдолизы подсуетились, убедили юную красавицу из местных, что сам царь гуляет, что ей честь великая выпала, стать женой Петра, и подложили ее под пьяного мужика.

   Через трое суток, отдохнув и нагулявшись, побежали дальше. В несчастливый день, 13 апреля, числом уже “сот до пяти, в числе коих были яицкие казаки, башкиры, калмыки, русские мужики” вступили в Белорецкое селение.

   Здесь Емельян Пугачев и его штаб, почувствовав, что еще не все потеряно, энергично формируют новые отряды, рассылают во все концы десятки указов с требованием доставки хлеба, оружия, фуража. Через две недели в стенах завода, в окрестностях гуртуется пятитысячная армия. В “свою толпу” Пугачев взял и несколько сот белорецких крестьян. Одни шли своей волей, другие из страха расправы. Явились и яркие личности типа Василия Ивановича Акаева, самородка из народа, предтечи Василия Ивановича Чапаева. Ему присвоили чин хорунжего, дали в подчинение отряд. По всей вероятности, совпали намерение Пугачева, стремившегося расширить район восстания, и вполне понятное желание крепостного, решившего показаться у себя на родине в новом качестве, отомстить за былые унижения, за холопье свое положение.

   Акаев прошелся по родным пензенско-симбирским местам, разоряя помещичьи усадьбы и истребляя владельцев. То-то потешился Василий Иванович... Несколько месяцев он действовал в стороне от основных сил, затем вернулся к Пугачеву и остался ему верен до самого пленения, “будучи при злодейской толпе... считаем за полковника”.

   Другой белорецкий крестьянин Н.А.Соловьев воевал в “мятежной толпе” до Казани, был ранен, отстал и, надеясь, что родина укроет, пробрался в Унженский уезд, где находилась родная деревня Арская, переселенная в Белорецкий завод. Там был выдан властям.

   2 мая Пугачев покинул завод и направился к Магнитной крепости.

   Что двигало руководителями восстания, когда они принимали решение об уничтожении заводов? Однозначно не скажешь. Видимо, Пугачев, опиравшийся на башкирские отряды, вынужден был считаться с желанием местных жителей истребить чужеродные строения на своей земле. К тому склоняли его и соображения, имевшие бы в другой обстановке второстепенное значение. По показаниям заводского служителя А.Зайцева, во время действий под Магнитной и ее захвата 6 мая Пугачев получил сведения от Якова Мещерякова. Тот прибыл из Авзяно-Петровского завода с известием о движении генерала Фреймана к району восстания. Чтобы не дать царским войскам отдохнуть, пополнить запасы, якобы, Пугачев и приказал жителям Авзяно-Петровского “с детьми и с пожитки с заводу выбираться, а завод весь до пошвы выжечь”.

   Вряд ли показания Зайцева надо принимать за единственно верную версию. Отдыхать солдатам в самом Авзяне особой необходимости не было. Не январь на дворе. Запасами после пугачевцев там тоже не разжиться. Посмотрим на картину глазами других очевидцев, составителей отчета Белорецкой конторы.

   Пугачев, уходя из Белорецкого завода, “велел башкирцам семействы крестьянские ... гнать за своей толпой, а заводские и крестьянские строения выжечь”. Зачем надо было уводить с собой детей и женщин? Только по одной причине: завод был сразу обречен на уничтожение. После ухода Пугачева и угона жителей несколько дней шел грабеж имущества, “сколько тогда крестьяне с собой забрать не могли”, растаскивание материалов, всего, что могло пригодиться в хозяйстве, а затем, когда тащить стало нечего, все было выжжено. Речь шла о приведении в негодность всей материальной базы: “домы крестьянские и заводские строения, фабрики, вешняка, ларевые свинки и ларь и в плотине слань выжгли до основания”.

   В один день, 9 мая 1774 года, сожгли два Авзяно-Петровских завода, Кагинский, Кухтурский (был такой в 60 верстах) и Белорецкий. Из них один Белорецкий принадлежал Твердышевым. Это еще раз к версии о личной мести.

   Дней десять белоречане занимались хозяйственными работами в Магнитной крепости, чинили одежду, телеги, сбрую, варили, стряпали, сушили сухари повстанцам. 18 мая подошли войска генерала Станисловского и коллежского советника Тимашева.

   112 белорецких крестьян, с ними около шестисот женщин и детей отправили в Верхнеяицкую крепость. Там мужчинам обрили головы и отправили всех домой. Побывав на пепелище и убедившись, что ни одного целого строения не осталось, крестьяне разместились в деревне Арской. Увы, на том беды не кончились. Недели через две достали бедолаг и здесь. Отряд повстанцев сжег Арскую, уцелевших жителей разобрали по башкирским деревням и кочевьям в качестве трофеев, где они пребывали до ноября.

   Крепостные крестьяне были собственностью заводчиков, имевшие, как мы видели, вполне реальную рыночную стоимость, поэтому естественно, после замирения края их стали разыскивать и изымать из башкирских селений. Нашли всех “в крайне беднейшем состоянии, в сущей наготе, без хлеба и одежи”, разместили временно в Уфимском уезде у татар, чувашей, в уцелевшем от сожжения Богоявленском заводе. За зиму от голода и холода умерло еще 106 человек.

   К весне 1775 года из 1.724 белорецких крестьян разного возраста и обоего пола погибло и пропало без вести 786 человек. Оставшиеся в живых в большинстве своем “за болезнями домов себе строить и заводские работы исправлять не в состоянии”. В апреле на пепелище для восстановительных работ поначалу смогли перевести лишь 150 работников.

   За указанными цифрами много скрывается разных историй, замешанных и на добре, и на зле. Были такие, кто, пользуясь сумятицей, бежали, куда глаза глядят, были романтичные истории, когда башкиры, взявшие чужих женщин, прикипали к русским красавицам и прятали от комиссии, собиравшей крестьян. Бывали и такие случаи, когда работный мужик предпочитал остаться в башкирском селении, чем возвращаться на двойную крестьянско - заводскую работу. Немало потом родилось и детишек у заводских женщин с нерусским разрезом глаз, но и солдаты царские, шаря по кочевьям, тоже старались свой след оставить.

   Много чего было. Хочется верить, что все-таки, кроме зла, во всей заварухе 1773-1775 годов было и добро. Хочется верить, что за цифрами людских потерь больше сбежавших, спрятавшихся от хозяев, чем погибших. Иван с Янибеком, когда между ними не стояла большая политика, всегда могли договориться. Не случайно же через несколько лет после восстания между заводским населением и окрестными башкирами сложились вполне добрососедские отношения, основанные на совместном ведении хозяйства, на взаимной помощи и взаимной пользе.

   Тогда почему катастрофа?

   Катастрофа в том, что люди убивали друг друга, в очередной раз не сумев договориться, катастрофа в том, что “свои своих побиваша”, в том, что гибли сами, гибли материальные ценности, гибли и души в ожесточении, предательстве, потери ориентиров.

   Чем гордились: пьяный мужик насиловал юную девушку. Вот! От самого Пугачева забеременела. Предмет гордости?

   Герои, защитники! В чем героизм? Людишек у него, говорил Емельян Иванович, что песку. Такое отношение к человеку сродни ли героизму? Самозванец, он и есть самозванец. Чего там героизировать? На базе классовой борьбы оно было уместно, так прошли все, изучили жизнь не по учебникам, посмотрели, чем все кончается. Кого защитили? Разорили целый край, сожгли “до пошвы” тысячи домов, оставив людей нагими и босыми. Кому такие защитники нужны?

   И трагизм в том, что нельзя было не подниматься, чтобы и крепостники осознавали границу и меру власти над рабами своими. Веди хозяйство с большей заботой, радей не токмо о прибыли своей, но и думай о крепостном, не потеряли бы столько сами заводчики.

   Хотя после всего пережитого никто сразу лучше не становится, но потомки твердышевых и акаевых какие-то уроки да извлекают. Зло порождает зло. Новое зло порождает новое зло. Добро порождает добро. Новое добро порождает новое добро. От каждого зависит, что он даст миру. Пусть добра будет больше. Иначе как же, человече? Доколе?

 

   Феникс

   Итак, все заводы уничтожены, люди перебиты, разогнаны, захвачены. Мог ли кто, видя такую картину, предполагать, что через несколько лет и следов разорения не останется, и снова будут крутиться водяные колеса, гнать воду по деревянным тоннелям. Снова будут капать в домнах капли раскаленного чугуна, накапливаясь до того мгновения, когда чумазый, веселый мастеровой разобьет железным ломом леток, и огненный ручей зазмеится по канаве, чтобы превратиться в слиток и пойти на передел в кричную фабрику. Снова пойдут караваны деревянных посудин вниз по реке Белой, к выходу в реку Волгу.

   Подпитывает русскую Волгу башкирская Белая, делая ее сильнее, краше, полноводнее, подпитывают башкиры общее государство российское, делая его сильнее, краше, богаче. Пусть так оно длится вечно, пусть всегда побеждает добро в человеке.

   Нелегкое дело возрождения всего порушенного хозяйства легло на плечи нового хозяина, Якова Борисовича Твердышева и неизменного компанейщика Ивана Семеновича Мясникова. По масштабам им предстояло не меньшее дело, чем Ивану Борисовичу Твердышеву. И все же им несравненно проще. Не надо искать и выбирать места строительства, не надо думать о путях снабжения и вывоза товара. Вся технология, структура, размещение известны и понятны организаторам и исполнителям. Есть рабочие руки тех, кто уцелел.

   Да, во многом легче. В чем-то и труднее. Возраст не тот, не пассионарный, дело к закату, сыновей нет. Ах, как плохо без наследников!

   Настроение не то. Одно дело, когда тридцать лет назад окунулись в неизведанное. Молодые, энергичные, не ведавшие, за сколь трудное дело взялись, получавшие постоянные положительные заряды от уже свершенного, ладившие завод за заводом, любующиеся перегороженными реками, рукотворными озерами-прудами, новыми корпусами.

   Яков Иванович вспомнил слова брата, когда стояли они на плотине Воскресенского завода, и ветерок донес запах свежепиленных бревен, из коих ладили вешняк.

   “Чуешь, Яша, как пахнет? Будто весной дохнуло. Хорошо-то как, братка! Жизнь Новому даем”.

   Тогда Яков Иванович не вник в сказанное, думал о технических деталях, правильно ли размер вешняка определили, успеют ли к намеченному сроку завершить плотину. Теперь, когда в сознании возник голос Ивана, вдруг отчетливо всплыло: “Жизнь Новому даем”. И вот Новое, не успев окрепнуть, повзрослеть, погибло в одночасье.

   “Ну, нет. Возродим. Памятью брата клянусь, возродим. Сказочным Фениксом восстанет из праха наше общее дело”.

   На столе лежал чистый лист бумаги. Яков Иванович придвинул чернильницу, обмакнул гусиное перо и медленно, старательно вывел:

   “В Оренбургское горное начальство медных и железных заводов от директора Якова Твердышева

   Доношение”.

   Он сообщал, что в собственности есть “вододействуемых двенадцать заводов, в том числе 6 медеплавильных, 4 доменных, один молотовый и один лесопильный; а именно Воскресенский, Преображенский, Богоявленский, Архангельский, Верхоторский и Покровский; железные доменные: Катав и Юрезянь-Ивановские, Симский и Белорецкий, молотовый Усть-Катавский, лесопилочный Симский”.

   Тяжело вздохнул, отложил перо, задумался. “Есть они или были, вот вопрос. Можно сказать, сегодня нет ничего. Людей, докладывают, сколь потеряли. Где новых взять?”

   Тряхнул головой: “Ничего, братка, будут. Будут заводы”. Устроился поудобнее и продолжил:

   “При тех всех заводах и шести деревнях по последней ревизии имелось в поселениях купленных наших крепостных мастеровых и работных людей мужского пола 7269 душ, да отданных указом правительствующего Сената ... из непомнящих родства и помещиков 135 душ мужского пола”.

   Заводы “до основания пожжены. Остались, хотя также разграбленными, медный Богоявленский, железный Катавский”.

   Снова плывут, путаются мысли: “Как беда пришла? Два года минуло, уж и детали не все вспоминаются. Вначале, понятно, от Оренбурга послал злодей своих разбойников на Каргалинские рудники, потом на ближайшие заводы. Все пожег, пограбил: строения, деньги, хлеб, материалы”.

   Встал, прошелся по просторному залу, подошел к шкафу, достал папку, нашел нужный лист. “Да, брат, подкосили нас. 537.813 рублей, 95 копеек. Найди-ка! Да караванов два года, почитай, нет. На следующий год не будет. Еще не на один миллион убытков. Где деньги взять на птицу Феникс? Сама по себе не взлетит, нет”.

   В конце Доношения твердой рукой Яков Иванович приписал просьбу о проведении ревизии, дабы ни у кого не возникло сомнений в цифре указанных убытков. Впоследствии, после новых подсчетов, всестороннего исследования оказалось, что и крестьянские хозяйства, по сути составлявшие основу деятельности заводов, понесли убытки примерно на такую же сумму.

   Больше всех пострадал Белорецкий завод, потерявший заводских и крестьянских строений, агрегатов, материалов, наличных денег, домашнего скота на сумму в 215.880 рублей.

   Конечно, запас капитала у заводовладельцев был, однако не в расчете же на такую катастрофу, когда враз исчезла вся недвижимость. На помощь пришло правительство дворянского государства. Всем пострадавшим заводчикам разрешили выдать из Дворянского банка льготную ссуду. Яков Твердышев получил 180.000 рублей с десятилетней рассрочкой в платежах - самая крупная ссуда тех лет.

   На удивление энергично взялся за дело немолодой заводчик, а умения и опыта ему было не занимать. Уже через полтора года работали почти все заводы. Это, действительно, напоминало чудесное возрождение из пепла сказочной птицы Феникс.

   Первым заработал, как и следовало ожидать, Катав-Ивановский завод. Повстанцы так и не смогли его захватить, хотя и нанесли немалые убытки, уничтожив все материалы в окрестностях. В 1775 году в нем выплавили 42 тысячи пудов чугуна.

   Следующей осенью, 13 ноября 1776 года, реставрированная домна Белорецкого завода выдала первую плавку. Заново отстроили из камня две молотовые фабрики. До конца года получили 17.885 пудов чугуна, 10.484 пуда железа полосового и 240 пудов сортового.

   В этом же году восстановили медные заводы: Воскресенский, Архангельский, Преображенский, Верхоторский. Не стали возобновлять работу Покровского. С самого начала он доставлял много хлопот, прибыли давая меньше других, потому и приняли решение, забросить его совсем. Тем более и губернатор Рейнсдорп недоволен тем, что плотина нарушила сплав леса по Большому Ику к Оренбургу.

   Три года заводы не давали продукцию, при этом следует учесть, что около года они простаивали, потом год лежали в обгорелых руинах. Восстановление началось весной 1775 года, и вскоре производство вышло на уровень, так сказать, довоенного времени.

   Все заводы Твердышева и Мясникова в 1777 году выплавили 462.136 пудов чугуна и 31.505 пудов меди. На Белорецком заводе получили 110.131 пудов чугуна.

   На счастье Якова Ивановича в конце семидесятых годов рыночная конъюнктура продолжала оставаться весьма благоприятной и даже с тенденцией к дальнейшему улучшению.

   В Англии стремительно растет крупная индустрия, нуждающаяся в железе, а металлургия отстает в своем развитии от потребностей рынка, она пока только начинает внедрять кокс. Россия успешно воюет с Турцией, тем самым способствует продвижению своих негоциантов на средиземноморский рынок. Поступают заказы из юного заокеанского государства - США. Медленно, зато неуклонно растут цены на металл. Вдобавок заводчики в 1780 добились права на вольную продажу не четверти меди, а половины. К концу своей жизни, а скончался последний из братьев Твердышевых в 1783 году (или в первой половине 1784-го), он имел около двух миллионов “чистого капитала”.

   Последние годы Яков Иванович чаще жил в Москве, где имел такую же контору, как в Симбирске и Оренбурге. Кроме того, при каждом заводе содержались господские дома со своим штатом, заведенные еще Иваном Борисовичем. В своем завещании выделил средства на постройку новой ограды и монашеских келий в симбирском Спасском девичьем монастыре, в городе своего детства. В Московском университете когда-то была мраморная доска, на которой в числе первых пожертвователей значилось имя Якова Твердышева.

   Дополняют облик Якова Ивановича сведения о его семье. Женат он был на Наталье Кузминичне, дочери известного оренбургского купца Крашенинникова. Судьба не дала им родительского счастья. Единственную дочь Татьяну выдали они за представителя известной фамилии Бибиковых, да недолго довелось порадоваться, умерла Таня в молодости, бездетной.

   Скорее всего, с родительским несчастьем связана высокая набожность Натальи Кузминичны, чтимой жителями Симбирска за скромность и богатые дары тому же Спасскому монастырю. Вот некоторые из них: “за клиросами у столпов находится в больших позлащенных киотах образ Спаса Нерукотворенного (длиной 2 аршина без вершка, шириной 1 аршин) и Неизчерпаемаго Кладезя - приклад ... госпожи Твердышевой, в серебряных кованых ризах и венцах. Пред иконами висят десять больших серебряных лампад... да четыре средних... весу во всех 2 пуда, 15 фунтов... на всех больших лампадах надпись: “вклада от госпожи Коллежской ассесорши Натальи Кузминичны Твердышевой”.

   На роскошном Евангелии, украшенном серебром, позолотой, “на углах изящной работы изображения на финифти” надпись: “Сие Святое Евангелие сооружено бысть во славу Трииспостаснаго Божества тщанием и иждивением Христолюбивой рабы Божии вдовы Натальи Кузминичны Твердышевой в лето от Р.Х. 1784 июля дня”.

   Незадолго до смерти в своем московском доме она составляет завещание, в котором распределяет свой наличный капитал. На обновление и украшение симбирского Спасского монастыря - 35 тысяч, на симбирскую Троицкую церковь - 15 тысяч, бедным - 5 тысяч, на воспитание - 2 тысячи. Ближайшим родственникам: старшему брату оренбургскому купцу Дмитрию Крашенинникову - 150 тысяч, сыну его Петру, другому своему брату Сергею - тоже купцам, племянникам, другим близким родственникам - каждому по 20 тысяч.

   На свое погребение, подаяния, поминовение тоже 20 тысяч.

   По-разному можно отнестись к такому распределению, к самому факту накопления огромных сумм в одних старческих ручонках.

   Свидетелями при завещании выступили генерал, сенатор, граф Петр Иванович Панин, сенатор, тайный советник Петр Вырубов, действительные тайные советники, сенаторы и кавалеры Федор Андреевич Остерман и Алексей Михайлович Обрезков, коллежский советник и кавалер Сергей Федорович Неронов. Документ составлен 19 декабря 1784 года. До Нового года Наталья Кузминична не дожила.

   Великая сила случая, денег... Перед постелью неграмотной умирающей старушки стояли представители высшей российской знати, входившие в верхний эшелон придворных кругов.

   Не будем, однако, забывать, что в данном случае деньги явились организационным талантом, неустанными трудами, богатым воображением основателя компании Ивана Борисовича Твердышева, наследником которого стал брат Яков, потом жена Якова - Наталья Кузминична Твердышева. На ней фамилия прервалась. О том, кому и как досталось огромное состояние, наш дальнейший рассказ.

Зеркало Белорецкого пруда. Авт. А.Егоров. 2004 г.